– Хорошо, значит, с этой стороны все спокойно. Теперь посмотрите в сторону Николь, в ее спальню.
– Там нет света.
– Вам нужен свет, чтобы видеть, что там делается?
– Если вы прикажете, то нет.
– Смотрите, я так хочу!
– Ах, я ее вижу!
– И что же?
– Она полуодета; вот она тихонько открывает дверь спальни; теперь спускается по лестнице.
– Так, и куда же она направляется?
– Останавливается у двери во двор, прячется за нею. Она кого-то ждет, подстерегает.
Бальзамо улыбнулся:
– Не вас ли?
– Нет.
– Прекрасно, это главное. Когда за девушкой не следит ни отец, ни горничная, ей нечего бояться, разве что…
– Нет, – проговорила Андреа.
– Ах, так вы ответили на мою мысль?
– Я вижу ее.
– Стало быть, вы никого не любите?
– Я? – пренебрежительно переспросила девушка.
– Ну конечно! Мне кажется, вы могли бы полюбить. Не для того же вы вышли из монастыря, чтобы жить в заточении. Разве вместе с телом вы не освободили и сердце?
– Мое сердце не занято, – покачав головой, печально проговорила Андреа.
Черты ее осветились такою девичьей скромностью и чистотой, что Бальзамо, просияв, прошептал:
– Лилия! Ученица! Ясновидящая!
Он радостно и благодарно всплеснул руками и снова обратился к Андреа:
– Но если вы не любите, то, должно быть, любимы?
– Не знаю, – тихо ответила девушка.
– Как не знаете? – довольно резко отозвался Бальзамо. – Ищите! Когда я спрашиваю, то хочу знать ответ!
С этими словами он снова прикоснулся к груди девушки стальным прутом. Она, как и в первый раз, вздрогнула, но на лице ее отразилась уже не такая сильная боль, как прежде.
– Да, да, я вижу, только пощадите, иначе вы меня убьете!
– Что вы видите? – спросил Бальзамо.
– Ах, но это невозможно! – испугалась Андреа.
– Что вы видите?
– Молодого человека, который после моего возвращения из монастыря преследует меня, следит за мною, не сводит с меня глаз, но лишь тайно.
– Кто он?
– Лица его я не вижу, вижу только одежду – но ведь так одевается челядь?
– Где он?
– Внизу, у лестницы. Ему плохо, он плачет.
– Почему вы не видите его лица?
– Он закрыл его руками.
– Смотрите сквозь руки.
Андреа, казалось, сделала усилие и воскликнула:
– Жильбер! Я же говорила, что это невозможно!
– Отчего же невозможно?
– Оттого, что он не смеет меня любить, – с высокомерным презрением ответила девушка.
Бальзамо улыбнулся с видом человека, который знает, что такое мужчина, и понимает, что непреодолимых преград для сердца нет, пусть даже преграда эта – целая пропасть.
– А что он делает у лестницы?
– Погодите… Вот он отнимает руки от лица, хватается за перила, встает, начинает подниматься.
– Куда он направляется?
– Сюда. Но это бесполезно, войти он не посмеет.
– Почему не посмеет?
– Потому что побоится, – с презрительной улыбкой ответила Андреа.
– Но он будет подслушивать!
– Конечно. Он приложил ухо к двери, слушает.
– Стало быть, он вас смущает?
– Да, ведь он может услышать мои слова.
– И способен использовать их даже против вас, женщины, которую любит?
– В минуту гнева или ревности – да. Еще бы, в такие мгновения он способен на все.
– Тогда нужно его спугнуть, – проговорил Бальзамо и, нарочито громко ступая, направился к двери.
Для Жильбера время его доблести еще явно не настало: услышав шаги Бальзамо и боясь быть застигнутым врасплох, он вскочил верхом на перила и съехал до самого низа. Андреа испуганно вскрикнула.
– В его сторону можете больше не смотреть, – вернувшись к ней, сказал Бальзамо. – Эти влюбленные из простонародья малоинтересны. Не хотите ли вы лучше сказать мне что-нибудь о бароне де Таверне?
– То, чего хотите вы, хочу и я, – со вздохом ответила Андреа.
– Так, значит, барон беден?
– Очень беден.
– Настолько беден, что не может предоставить вам никаких развлечений?
– Никаких.
– Стало быть, вы скучаете в этом замке?
– Смертельно.
– Быть может, вы честолюбивы?
– Нет.
– Вы любите отца?
– Да, – после некоторого колебания ответила девушка.
– Однако вечером мне показалось, что эта дочерняя любовь чем-то омрачена? – улыбнувшись, осведомился Бальзамо.
– Я зла на него за то, что он так бессмысленно промотал состояние моей матери и теперь бедняжка Мезон-Руж прозябает у себя в гарнизоне и не имеет возможности достойно носить имя нашей семьи.
– Кто это – Мезон-Руж?
– Мой брат Филипп.
– Почему вы называете его Мезон-Руж?