– И что же? – спросила Андреа.
– А то, что из-за них тоже чувствуешь себя усталой, уж я-то знаю.
– Так, значит, у тебя какие-нибудь огорчения, Николь?
Слова эти прозвучали с таким высокомерным пренебрежением, что Николь решилась говорить смелей.
– Да, мадемуазель, – опустив глаза, ответила она, – у меня огорчения.
Андреа небрежно поднялась с постели и, раздевшись, чтобы тут же снова одеться, проговорила:
– Ну что там у тебя, рассказывай.
– Да я, собственно, и пришла к мадемуазель, чтобы сказать…
Николь замолчала.
– Что сказать? Боже, до чего ж у тебя смущенный вид, Николь!
– Я выгляжу смущенной, а мадемуазель усталой. Нам обеим не по себе.
Слова «нам обеим» явно не понравились Андреа: она нахмурилась, и с губ у нее слетело недовольное восклицание. Однако Николь не испугалась, хотя восклицание это могло бы навести ее на размышления.
– Ну, раз мадемуазель угодно, я скажу, – проговорила она.
– Начинай же.
– Я хочу выйти замуж, мадемуазель…
– Вот так так! Тебе нет еще и семнадцати, а ты уже думаешь о замужестве!
– Мадемуазель же тоже только шестнадцать…
– Ну и что?
– Разве в свои шестнадцать лет мадемуазель не подумывает о замужестве?
– Откуда вы это взяли? – строго спросила Андреа.
Николь собралась было сказать дерзость, но вовремя спохватилась: она хорошо знала Андреа и поняла, что разговор, еще не начавшись, может тут же и закончиться.
– Конечно, я не могу знать, о чем думает мадемуазель, но я простая крестьянка и поступаю, как велит природа.
– Вот интересно!
– Как! Разве это не естественно – любить и быть любимой?
– Допустим. Что ж дальше?
– Я люблю одного человека.
– А он вас любит?
– Думаю, да, мадемуазель.
Поняв, что слова ее прозвучали не очень-то убедительно, Николь исправилась:
– То есть я уверена в этом.
– Прекрасно, насколько я вижу, вы в Таверне не теряете времени зря.
– Нужно же подумать о будущем. Вы – знатная барышня и, конечно, получите наследство от какого-нибудь богатого родственника, а у меня даже родственников нет. У меня будет только то, что я добуду себе сама.
Все это казалось Андреа делом нехитрым; мало-помалу она перестала думать о тоне, в котором произнесены были не понравившиеся ей слова, и ее врожденная доброта взяла верх.
– Так за кого же ты хочешь выйти? – спросила она.
– Ах, мадемуазель знает его, – глядя своими хорошенькими глазками прямо в лицо Андреа, ответила девушка.
– Я его знаю?
– Прекрасно.
– Да не томи же – кто он?
– Я боюсь, мой выбор не понравится мадемуазель.
– Мне?
– Да, вам.
– Значит, ты сама не считаешь его удачным?
– Я этого не говорю.
– Ладно, назови его, не бойся. Господа должны принимать участие в людях, которые хорошо им служат, а я тобой довольна.
– Мадемуазель так добра!
– Да говори же и зашнуруй меня наконец!
Николь призвала на помощь всю свою проницательность, собралась с силами и проговорила:
– Это… это Жильбер!
К ее великому изумлению, Андреа и бровью не повела.
– Жильбер! Маленький Жильбер, сын моей кормилицы?
– Он самый, мадемуазель.
– Как! Ты хочешь замуж за этого мальчика?
– Да, мадемуазель, за него.
– И он тебя любит?
Николь почувствовала, что решительный миг настал.
– Он сам сто раз говорил мне об этом, – ответила она.
– Ну что ж, выходи, – спокойно проговорила Андреа, – не вижу никаких препятствий. Твои родители умерли, он сирота, так что оба вы сами распоряжаетесь своей судьбой.
– Конечно, – пробормотала Николь, совершенно ошеломленная тем, что дело ее решилось вопреки всем ее предчувствиям. – Значит, мадемуазель не против?
– Вовсе нет. Только вот оба вы еще очень молоды.
– Значит, сможем дольше прожить вдвоем.
– Но вы ведь оба бедны.
– Мы будем работать.
– А где же будет работать он? Парень ведь ничего не умеет.
Устав от притворства, Николь внезапно перестала осторожничать:
– Если позволите, я хотела бы сказать, что мадемуазель плохо относится к бедному Жильберу.
– Вот как? Я отношусь к нему так, как он того заслуживает. Он же лентяй.
– Зато, мадемуазель, он много читает и хочет лишь одного – учиться.
– Он своеволен, – продолжала Андреа.
– Но только не с мадемуазель, – отозвалась Николь.
– Что ты имеешь в виду?
– Мадемуазель это известно лучше, чем кому бы то ни было. Вы же заставляете его приносить дичь к столу.
– Я?
– А ему порой приходится прошагать десять лье, прежде чем он что-нибудь найдет.
– Ей-богу, мне никогда и дела не было до…