– До дичи? – насмешливо подхватила Николь.
Будь Андреа в обычном расположении духа, она, быть может, посмеялась бы шутке горничной и не заметила бы таящейся в ней горечи. Однако в это утро нервы у нее были натянуты как струны. Каждому слову Андреа, каждому ее движению предшествовала нервная дрожь. Даже малейшее мысленное усилие составляло для нее препятствие, которое всякий раз нужно было преодолевать; выражаясь современным языком, Андреа была раздражена. Слово это – удачное изобретение филологов: оно напоминает нам о дрожи, которая пронизывает нас, если мы откусим кусок какого-нибудь очень терпкого плода или прикоснемся к чему-либо шероховатому.
– Это что еще за шуточки? – внезапно придя в себя, осведомилась Андреа, к которой вдруг вернулась ее проницательность, исчезнувшая было из-за дурного самочувствия.
– Это не шуточки, мадемуазель, – отвечала Николь. – Шуточки хороши для знатных дам, а я – бедная девушка и честно говорю только то, что есть.
– Так что же ты говоришь?
– Мадемуазель клевещет на Жильбера, который к ней очень внимателен. Вот и все.
– Он лишь выполняет то, что должен делать слуга.
– Но Жильбер не слуга, ему денег не платят.
– Он сын наших бывших арендаторов, мы его кормим, даем ему кров, а он взамен ничего не делает. Тем хуже для него, потому что в таком случае он вор. Но к чему это вы клоните и почему с таким рвением защищаете мальчишку, на которого никто не нападает?
– О, я прекрасно знаю, что мадемуазель на него не нападает, – ответила Николь с улыбкой, хотя внутри вся ощетинилась.
– И сейчас я не понимаю, что ты хочешь этим сказать.
– Потому что мадемуазель просто не хочет понять.
– Довольно, – строго отрезала Андреа, – сию же минуту объясните, что вы хотите сказать.
– То, что я хочу сказать, мадемуазель знает получше моего.
– Ничего я не знаю и даже не догадываюсь, потому что у меня нет времени заниматься вашими загадками. Вы просите моего согласия на ваше замужество, не так ли?
– Да, мадемуазель, и прошу вас не сердиться на меня за то, что Жильбер меня любит.
– Да какое мне дело до того, любит вас Жильбер или нет? В самом деле, вы меня уже утомили.
Николь подскочила, словно молодой петушок. Гнев, так долго сдерживаемый, наконец прорвался:
– А может, мадемуазель говорила то же самое и Жильберу?
– Да разве я разговариваю с вашим Жильбером? Оставьте меня в покое, мадемуазель, вы просто спятили.
– Если вы с ним не разговариваете или больше не разговариваете, то, думаю, лишь с недавних пор.
Андреа подошла к Николь и окинула ее великолепным, полным презрения взглядом.
– Вы уже целый час собираетесь сказать мне какую-то дерзость. Говорите же, я требую.
– Но… – Николь запнулась, немного смутившись.
– Вы утверждаете, что я разговаривала с Жильбером?
– Да, мадемуазель.
Андреа внезапно пришла мысль, которую она раньше просто не допускала.
– Боже милостивый, бедняжка ревнует! – расхохотавшись, воскликнула она. – Успокойся, моя бедная Леге, я не смотрю на твоего Жильбера и даже не знаю, какого цвета у него глаза.
Андреа почувствовала, что уже готова простить девушку, которая, как оказалось, не надерзила ей, а просто вбила себе в голову невесть что. Николь же, напротив, сама выглядела оскорбленной и не собиралась ничего прощать.
– Я думаю, – сказала она, – этого и не узнаешь, если смотреть на человека ночью.
– Как ты сказала? – спросила Андреа, которая уже начала что-то понимать, но никак не могла в это поверить.
– Я сказала, что раз мадемуазель разговаривает с Жильбером лишь по ночам, как вчера, например, то хорошенько рассмотреть его лицо довольно трудно.
– Если вы сейчас же не объяснитесь, вам несдобровать! – сильно побледнев, воскликнула Андреа.
– Нет ничего проще, мадемуазель, – забыв обо всякой осторожности, проговорила Николь. – Этой ночью я видела…
– Тише, меня кто-то зовет, – прервала служанку Андреа.
И действительно: снизу послышался крик:
– Андреа! Андреа!
– Это ваш батюшка, мадемуазель, и с ним гость, который у нас ночевал, – пояснила Николь.
– Спуститесь и скажите, что я не могу выйти, что мне дурно, что я чувствую себя разбитой, а потом возвращайтесь, чтобы мы могли закончить этот странный разговор.
– Андреа! – опять послышался голос барона. – Господин Бальзамо просто хочет пожелать тебе доброго утра.
– Ступайте же! – повторила Андреа, королевским жестом указывая Николь на дверь.