– Что? Что? – откликнулся Жан. – Опять этот Шуазель, черт бы его разорвал!
– Как – опять!
– Да, и более чем когда бы то ни было, чтоб мне провалиться!
– Что вы хотите сказать?
– Господин виконт Дюбарри прав, – подхватил Ришелье, – герцог де Шуазель в самом деле торжествует более чем когда бы то ни было.
Графиня извлекла из-за корсажа королевскую записку.
– А как же вот это? – с улыбкой произнесла она.
– Хорошо ли вы прочли, графиня? – спросил маршал.
– Ну, герцог, я умею читать, – ответила г-жа Дюбарри.
– Не сомневаюсь в этом, сударыня, но позвольте мне тоже глянуть в письмо!
– Разумеется, читайте.
Герцог взял листок, развернул его и прочел:
Завтра отблагодарю г-на де Шуазеля за его услуги. Обещаю исполнить сие безотлагательно.
– Здесь все ясно? – спросила графиня.
– Куда уж яснее, – с гримасой отвечал маршал.
– Так в чем же дело? – полюбопытствовал Жан.
– Дело в том, что победа ожидает нас завтра, ничто еще не потеряно.
– Как это завтра? – вскричала графиня. – Да ведь король написал это вчера. Завтра означает сегодня.
– Простите, сударыня, – возразил герцог, – дата не указана, следовательно, завтра – это и есть завтра, день, который наступит вслед за тем днем, когда вам угодно будет видеть господина Шуазеля поверженным. На улице Гранж-Бательер, в сотне шагов от моего дома, есть кабачок, и на вывеске этого кабачка написано красной краской: «В кредит торгуют завтра». Завтра – значит никогда.
– Король посмеялся над нами, – яростно произнес Жан.
– Не может быть, – вымолвила ошеломленная графиня, – не может быть, такие уловки недостойны…
– Ах, сударыня, его величество весьма любит пошутить, – заметил Ришелье.
– Он мне за это заплатит, – с еле сдерживаемым гневом продолжала графиня.
– В сущности, графиня, не следует сердиться на короля, не следует обвинять его величество в подлоге или жульничестве; нет, король выполнил то, что обещал.
– Бросьте! – воскликнул Жан, с вульгарностью передернув плечами.
– Что он обещал? – возопила графиня. – Отблагодарить Шуазеля?
– Вот именно, сударыня; я сам слышал, как его величество на другой же день благодарил герцога за его услуги. Это слово можно понимать двояко: по правилам дипломатии каждый выбирает тот смысл, какой ему больше по душе; вы выбрали свой, а король свой. А посему не стоит даже спорить о том, когда наступит завтра; по вашему мнению, король должен был исполнить обещание именно сегодня – что ж, он сдержал слово. Я сам слышал, как он произносил слова благодарности.
– Герцог, сейчас, по-моему, не время шутить.
– Вы, быть может, полагаете, что я шучу, графиня? Спросите виконта Жана.
– Нет, черт побери! Мы не смеемся. Нынче утром король обнимал, ласкал и ублажал Шуазеля, а теперь они вместе под ручку прогуливаются по Трианону.
– Под ручку! – откликнулась Шон, которая тем временем проскользнула в кабинет и теперь воздела к небу свои белоснежные руки, словно новое воплощение печальницы Ниобеи.
– Да, меня провели, – сказала графиня, – но мы еще посмотрим… Шон, первым делом отмени приказ заложить карету для охоты: я не поеду.
– Правильно, – одобрил Жан.
– Постойте! – воскликнул Ришелье. – Главное, никакой спешки, никаких обид… Ах, простите, графиня, я позволил себе давать вам советы, простите!
– Советуйте, герцог, не стесняйтесь; я, право, теряю голову. Видите, как оно вышло: не хотела я соваться в политику, а стоило разок вмешаться – и сразу удар по самолюбию… Так вы считаете…
– Что обижаться сегодня неразумно. Помилуйте, графиня, положение у вас тяжелое. Если король решительно держит сторону Шуазелей, если он поддается влиянию дофины, если он так открыто вам перечит, это означает…
– Что же?
– Что вам следует держаться еще любезнее, чем обычно, графиня. Я знаю, это невозможно, но, в конце концов, от вас сейчас и требуется невозможное; значит, совершите его!
Графиня призадумалась.
– Вообразите, – продолжал герцог, – что, если король усвоит себе немецкие нравы?
– И вступит на стезю добродетели! – в ужасе воскликнул Жан.
– Кто знает, графиня, – изрек Ришелье, – в новизне есть своя прелесть.
– Ну, в это мне не верится, – с сомнением в голосе откликнулась графиня.
– Чего в жизни не бывает, сударыня; говорят, знаете, сам дьявол на старости лет пошел в отшельники… Итак, выказывать обиду не следует.
– Не следует, – подтвердил Жан.
– Но я задыхаюсь от ярости!