Нетрудно догадаться, что при этих словах племянник навострил уши.
– Этого мне следовало бы ненавидеть еще больше, чем остальных, потому что он натравил на меня всех крикунов, какие только есть во Франции, но у меня к нему непобедимая слабость: он храбр, и, пожалуй, он мне по душе.
– Это человек большого ума, – воскликнула графиня.
– Отважный человек, стойкий защитник королевских прерогатив. Вот настоящий пэр!
– Да, да, вы тысячу раз правы. Предложите ему какой-нибудь пост.
Тут король окинул графиню взглядом и скрестил руки на груди.
– Слыханное ли дело, графиня: вы делаете мне такое предложение, в то время как вся Франция просит изгнать герцога и лишить его всех званий и титулов!
Г-жа Дюбарри в свой черед скрестила на груди руки.
– Только что, – промолвила она, – вы обозвали Ришелье мокрой курицей, а на самом деле это прозвище можно по праву отнести к вам.
– О, графиня…
– Я вижу, вы весьма гордитесь тем, что отстранили господина де Шуазеля.
– И впрямь, это было не так просто.
– Но вы на это решились, и что же? Теперь вы пасуете перед обстоятельствами.
– Я?
– Разумеется. Что значило для вас изгнание герцога?
– Это значило дать парламенту пинка под зад.
– Так почему же не дать ему второго пинка? Черт возьми, да шевельните же обеими ногами – разумеется, сперва одной, а потом уж другой. Парламент желал, чтобы Шуазель остался, – изгоните Шуазеля. Парламент желает, чтобы д’Эгийона изгнали, – пускай д’Эгийон останется.
– Я не собираюсь его изгонять.
– Оставьте его здесь: он исправился и достоин немалого возвышения.
– Вы желаете, чтобы я назначил этого смутьяна министром?
– Я желаю, чтобы вы вознаградили человека, который защищал вас, рискуя своим рангом и положением.
– Скажите лучше: рискуя жизнью; вашего герцога не сегодня завтра побьют камнями, а заодно с ним и вашего приятеля Мопу.
– Если бы ваши защитники могли вас слышать, эти слова весьма бы их поощрили.
– Они платят мне той же монетой, графиня.
– Не говорите так, их поступки вас опровергают.
– Вот как! Но с чего вы вдруг с такой страстью просите за д’Эгийона?
– При чем тут страсть? Я его совсем не знаю: сегодня я виделась и говорила с ним впервые.
– А, это другое дело; значит, вы прониклись внутренним убеждением, а убеждения я уважаю, хоть сам никогда их не имел.
– Если не желаете ничего давать д’Эгийону, тогда, ради него, дайте что-нибудь Ришелье.
– Ришелье? Нет, нет, ни за что на свете, этого не будет!
– Не хотите Ришелье – тогда дайте д’Эгийону.
– Но что? Портфель министра? В настоящее время это невозможно.
– Понимаю… Может быть, позже… Подумайте, человек он находчивый, деятельный; Терре, д’Эгийон и Мопу будут при вас подобны трем головам Цербера; примите в расчет и то, что ваш кабинет министров – сущая комедия, продержится он недолго.
– Вы заблуждаетесь, графиня, он продержится не менее трех месяцев.
– Через три месяца я напомню вам ваши слова.
– Ах, графиня!
– С этим покончено, а теперь обратимся к нынешнему дню.
– Но у меня ничего нет.
– У вас есть легкая конница; господин д’Эгийон – офицер, воин, вот и назначьте его командиром ее.
– Пожалуй, назначу.
– Благодарю вас, государь! – радостно вскричала графиня. – Благодарю!
И ушей г-на д’Эгийона достиг отменно плебейский звук поцелуя, запечатленного на щеках его величества Людовика XV.
– А теперь, – изрек король, – накормите меня ужином, графиня.
– Нет, – возразила она, – здесь ничего не приготовлено, вы уморили меня политикой… Мои люди стряпали речи, фейерверки, все, что угодно, только не угощение.
– В таком случае едемте в Марли, я отвезу вас.
– Я не в силах, моя бедная голова раскалывается на части.
– У вас мигрень?
– Невыносимая.
– Тогда вам следует лечь, графиня.
– Я так и сделаю, государь.
– Тогда прощайте.
– Вернее, до свидания.
– Я прямо как господин де Шуазель: меня изгоняют.
– И при этом провожают со всеми почестями и ласками, – подхватила лукавая женщина, потихоньку подталкивая короля к двери, пока он не очутился за порогом и не начал спускаться по лестнице, хохоча во все горло и оборачиваясь на каждой ступеньке.
Графиня с высоты перистиля светила ему свечой.
– Послушайте, графиня, – обратился к ней король, вернувшись на одну ступеньку вверх.
– Да, государь?
– Надеюсь, бедняга маршал не умрет от этой беды?
– Какой беды?
– Оттого, что ему не достался портфель министра.