Юрий выстрелил в грудь безымянного «черного». Пуля отбросила того на землю и в тот же миг пятно выбросило язык черноты, ударив прямо в пистолет. В черноте исчез и «дерринджер» и два пальца Юрия, мизинец и безымянный. И кое-что еще.
На пути между телом пятна и пистолетом «язык» прошел сквозь Клеста.
Мертвый Клест завалился наземь, голова его вошла в черноту, и на асфальт опустилось уже безголовое тело, заливая его кровью.
Юрий закрыл глаза, чувствуя, как хлещет кровь на месте исчезнувших пальцев. Сейчас, вот сейчас…
— Оно ушло, — прошептала Лейла, как будто не веря сама себе, — Оно просто ушло.
Юрий открыл глаза. Пятна не было. Оно и в самом деле ушло.
— Не может быть… — пробормотал он.
— Бывает, — Лейла села рядом с ним, зажала в зубах рукав куртки и, замычав от боли, протолкнула стрелу от арбалета, протыкая ногу насквозь. Иначе вытащить зазубренный наконечник было невозможно.
Юрий подтянул рюкзак и вынул шнур, отрезал ножом кусок и неловко перетянул веревкой руку, останавливая кровь.
— Давай помогу, — Лейла завязала узел, — Хорошая мы парочка: один без руки, другая — без ноги…
Девушка села рядом и закурила, Юрий устроился поудобнее и чиркнул вонючей спичкой, закуривая свою самокрутку.
— Это что за спички такие?
— А это у нас такие делают. Из фосфора.
— А фосфор вы где берете?
— Тебе лучше не знать…
Мужчина и девушка сидели и курили на пыльном асфальте, рядом с двумя мертвыми людьми неизвестного Князя, у подъезда пустого дома в мертвом городе, в мире, который навсегда разрушили черные пятна.
Наверное
Счастья давно нет
Девочка сидела на табурете, весело болтая ногами и изредка покашливая. Доктор Бражек, вытирая руки платком, повернулся к крестьянке, маме проказницы:
— Ну что ж… Ничего серьезного я не вижу. Легкая простуда. Жара нет, так что попоите ее малиной, одевайте потеплее… Купаться не пускайте.
— Спасибо, пан доктор, спасибо, — потупив глаза, женщина попыталась тихонько всунуть в руку доктора узелочек с десятком яиц, — Возьмите, не побрезгуйте. Свежие…
Доктор с легкой улыбкой отвел руку:
— Не стоит, Маркета. Вот съезжу сейчас в Тврдец, куплю снадобья, дам твоей Михалке, она запрыгает — вот тогда и отблагодаришь. А то и не понадобится: сама выздоровеет. Вон какая румяная.
— Дай вам Отец здоровья, пан доктор, дай вам Отец здоровья… Пошли, егоза.
Бражек с легкой улыбкой смотрел вслед маме с дочкой, пока за ними не закрылась дверь кабинета. После чего улыбка застыла неловкой гримасой, а движения рук, которые он продолжал протирать платком, стали дерганмыи и нервными.
«И сюда добралось, в нашу-то глушь… Циркачи, это все бродячие циркачи… Говорил я отцу Йохану — гнать их надо, гнать! Теперь остается бежать самому. Бежать».
Все симптому налицо. Легкий румянец продержится на лице девочки еще несколько дней. Потом он превратится в заливающую все тело красноту, порозовеют белки глаз, усилится кашель, затуманится разум, как у пьяного — и с этого момента девочка станет смертельно опасной для своих родных. Прежде, чем на теле начнут появляться гнойные язвы, и веселая девочка Михалка упадет от слабости и умрет, она успеет заразить множество народа.
А жара так и не появится, все верно. У заболевших Алой чумой жара не бывает никогда.
Доктор Бражек сгреб в сумку все, что могло ему пригодится: деньги, наиболее ценные ингредиенты, диплом Староварского университета, вышел из дома, стараясь не подавать вида, вскочил на свою рябую кобылу Весенку и ударил ее каблуками.
От Алой чумы нет лекарства. Девочка все равно обречена. Убить ее и сжечь тело крестьяне все равно не согласятся, глупые, темные люди. Значит…
Бежать. Бежать. Бежать.
В деревенских воротах, доктор, невольно прибавивший ход, чуть было не сбил незнакомца, который еле успел отпрыгнуть в сторону.
— Проклятые бродяги… — прошипел Бражек. От них все беды.
Бродяга, зябко кутавшийся в плащ, несмотря на летнюю погоду, задумчиво посмотрел вслед удалявшегося всадника, но ничего не сказал. Вообще никак не отреагировал. Поправил широкополую шляпу и зашагал вдоль по улице, обходя гусей и привольно развалившуюся в луже свинью Агнешки Диновар.
— Добрый день, — поприветствовал он оказавшегося рядом старика Мартина, — Не подскажет ли уважаемый пан усталому путнику, где в вашей замечательной деревне можно остановиться на ночь?