Я же всегда понимал одну простую вещь: после сержантской палки ты отлежишься и будешь жить. После радонского меча тебя закопают в ближайшей воронке от огненного шара, а то и бросят просто так, на съедение воронам и волкам. Хотя там, где проходили храбрые солдаты доблестной королевской армии вороны встречались только на вертелах.
Первой же мыслью была мысль о побеге. Но, видимо, я был не один такой умный, поэтому очень скоро нам показали дезертиров и мысль о побеге испарилась. Я к своей заднице не подпускаю никого, тем более какого-то мужика с неструганным колом. Да и умирали дезертиры слишком громко… Потом нам поставили магическую метку на локте и я понял, что из армии мне не выбраться. Разве что, оставив здесь на память правую руку.
Из армии не отпускали даже калек, разве что совсем уже изуродованных, без рук, без ног. Калеки служили в обозе, где шансов выжить, конечно, было больше, если не нарвешься на фуражирную команду, однако отрубать себе руку или ногу ради сомнительного шанса попасть в обоз, мне не хотелось. Можно было бы притвориться идиотом или сумасшедшим, но, как назло, эта мысль пришла мне в голову слишком поздно, когда все уже знали, что я — бывший студент и даже дали мне прозвище Умник.
Битва, в которой меня могли убить — Убить! Меня! — становилась все ближе и ближе, мне даже во сне снилось, как мне в живот вонзается широкий радонский меч, разрывая мясо и выворачивая кишки наружу. Наверное, мне слишком хотелось жить. Я придумал способ.
Все оставшееся время до того момента, как наш полк отправился на войну, меня били. Били сержанты, били капралы, били солдаты… Потому что я не мог научиться владеть мечом. Вообще. Тех колотушек, которые высыпались на меня, хватило бы, чтобы научить владеть мечом зайца. Но научить меня не удалось. Меч выворачивался из моих пальцев при взмахе, я не мог правильно ни вынуть его из ножен, ни вложить его обратно. О том, чтобы заставить меня попасть по соломенному чучелу сержанты уже и не мечтали. Возможно, они бы и догадались, что я притворяюсь, но роль мне удалась. Я делал вид, что мне искренне хочется научиться сражаться, что я на самом деле страдаю от того, что не могу обучиться искусству настоящего воина.
Армия не отстала от меня слишком быстро. Из меня пытались сделать копейщика, пращника, помощника магов-фойермейстеров, обозника, профоса… Безуспешно. Мне не поддавалось никакое оружие и даже розги в моих руках превращались в какой-то массажный инструмент. При виде лошадей меня тошнило, магов тошнило при виде меня — при каждом вылете огненного шара я мочился в штаны (противно, но жизнь мне была дороже). Мне уже начинало казаться, что я победил и меня выгонят из армии. Но нет, на самом дне, среди совершенно непригодных ни к какому другому ремеслу отбросов, армия нашла место и для меня.
Мародерские взводы в армии ввел наш мудрейший король Мадар Седьмой, да здравствует его величество. Ведь, если подумать, на поле боя после битвы лежат сотни тел. А это не просто тела: на них остается одежда, кольчуга, оружие, сапоги, деньги, которые солдаты предпочитают носить с собой. И все это добро, которого и так не хватает армии, остается валяться на земле или достается мародерам… О, мародерам! А почему это мародеры работают сами по себе? Не возвращают армии ее законное имущество, не делятся, и самое страшное — не платят налоги! Срочно создать в каждом полку мародерские команды!
Каждый мародер должен был вынести с поля боя определенное количество трофеев, за чем строго следили сержанты, а также собрать денег не меньше чем на пять серебряных монет. Тех, кто не выполнял план, отправляли к профосу.
Понятное дело, что никто не рвался в эти команды. Даже среди самых забубенных наемников и штрафников существовало брезгливое отношение к мародерам: любому мерзавцу хочется думать, что он еще не опустился на самое дно и есть кто-то, про которого даже он, насильник и убийца может сказать: «Но я-то ведь хотя бы не…». А мне было все равно. Так я стал королевским мародером. И вот уже третий год по ночам пробираюсь по полю боя между мертвыми телами, с мешком в руках. Не один вражеский солдат — уже больше сотни — умиравший от того, что кишки вывалились из разрубленного живота, ушел на тот свет после того, как мой нож перерезал его горло.
Была и еще одна причина, из-за которой я стал мародером. Я уже понял, что воюют ради денег. И если обычный солдат довольствует трофеями из тех городов, которые были отданы на разграбление, то мне потом достается все то, что добыли они. Каждый солдат рано или поздно окажется убит. А я обыщу его карманы.