Только дурак полезет на мечи, зная, что непременно погибнет, только полный дурак пожертвует своей жизнью ради кого-то другого. Ведь мертвым деньги не нужны. А зачем воевать, если не из-за денег?
Воюют за деньги. И только за деньги.
Ведь так?
Так, я вас спрашиваю?
Я же прав?
Ну скажите, что я прав!
Пожалуйста…
Примечание: в мире Эткуб, в котором происходит действие, слово «демон» считается крайне непристойным ругательством, поэтому в тексте рассказа оно заменено на троеточие «…».
Стром, Разрушитель
Жаркий душный воздух вопреки всем законам физики медленно стекал в подвал, делая пребывание в нем совершенно невыносимым.
Сара-Энн пошевелилась и села на подстилку из подгнившей соломы, ощущая, как отлипает от влажной кожи ткань одежды, и мысленно удивилась тому, что в ее нынешней ситуации еще приходят в голову какая-то физика. Лекции доктора Шарлатье, казались настолько далекими и несвязанными с жизнью… Девушка обхватила колени руками и тихонько всхлипнула.
Мысли путались, от жары. Или от произошедшего. Ведь каким все казалось простым и расписанным на годы вперед еще два дня назад. Она, вместе с Жаном, своим женихом, ехала в поезде через Степь на западное побережье, чтобы там построить свой дом и жить долго и счастливо.
«Долго и счастливо» продолжалось ровно неделю.
Позавчера, когда поезд остановился на станции, чтобы взять дров и воды… Такой маленький городок, одна улица, два ряда домов, и три центра цивилизации: банк, храм Светлой Белы и кабак. Ах, да, еще городская ратуша и тюрьма. Жители живут тем, что… Да только Инви, бог случайности и злокозненности, знает, чем они живут, возможно тем, что грабят проходящие поезда. Скажем, каждый пятый…
Видимо, их поезд был пятым.
Ночью в купе, где они с Жаном… В общем, Жан оказался не готов к вторжению незнакомцев. В черной одежде, лица замотаны платками, они напоминали бы опереточных грабителей, если бы… если бы вели себя забавно…
Они застрелили Жана! Просто выстрелили ему в грудь и все! И Жан умер!
Сара-Энн не выдержала и заплакала. Ее жених, любовь всей ее жизни, просто лежал мертвым, в белом белье и на рубашке расплывалось огромное черное пятно с алыми краями. И никто, ни один человек во всем этом проклятом поезде не только не пришел на помощь — никто даже не выглянул наружу, когда троица бандитов и убийц тащила ее к выходу. Она визжала, она брыкалась, она кусалась и царапалась, но никто, никто…
Трусы! Жалкие трусы!
Девушка яростно вытерла слезы, чувствуя, как они засыхают грязными разводами на пыльном лице. Слезы не помогают.
Все-таки, наверное, не стоило бросаться обвинениями в адрес тех, кто не пришел на помощь. Похоже, для ее похищения поезд заколдовали.
У железнодорожной насыпи, рядом с которой замер вагон, похитителей встречал четвертый. Главарь. Вот он-то, похоже, и был тем самым колдуном. На его вытянутой руке курилась плоская стальная чаша, из которой поднимался дымок, закручиваясь спиралью и втягиваясь в вентиляционные решетки вагона. И шепот, тихий, еле слышный шепот, который неумолчно звучал, казалось, отовсюду…
Сара-Энн содрогнулась, уж очень жуткой была та картина. Темнеющее вечернее небо, только на западе, над далекой цепью гор — красная полоса заката. Плоская степь, замерший поезд, застывший, безмолвный, нависающий над ними. Три похитителя с револьверами в руках и похищенной девой на плече. Их главарь, с колдовским предметом в руке и шрамом на тыльной стороне предплечья — девушка на всю жизнь запомнила этот шрам, похожий одновременно на ядовитую змею и на букву «S».
И шепот…
Ее оттащили в город, пронесли, прямо в ночной рубашке по безлюдной ночной улице и бросили в камеру в подвале городской тюрьмы. И держат тут уже второй день. А может, и третий: время Сара-Энн определяла исключительно по тому, как часто приносят еду, но последнее время ей начало казаться, что приносят ее все-таки не регулярно, а когда вспомнят о своих пленниках.
Городок был небольшой, поэтому и тюремный подвал — крошечный: широкий коридор и четыре камеры, с толстыми коваными решетками вместо дверей. Постояльцев и вовсе — только два, она и старик, который сидит в камере напротив, а, вернее, наискосок, на противоположной стороне, ближе к выходу, чем камера Сары-Энн. Старик, похоже, давно смирился с заточением и все время, пока здесь находилась девушка, лежал в углу камеры, свернувшись в комок и закутавшись в свои лохмотья. Разве что, когда приносили еду — подползал к решетке за своей порцией…