— Это хотя бы отрезвило народ?
— Ни в коей мере. Этот сброд с диким восторгом пополняет ряды народного ополчения. 21 сентября открылся в Париже Национальный конвент, а днем раньше при Вальми была отбита атака прусаков. Более того. Французы перешли в наступление. Может быть, хоть это приведет к некоему порядку.
— Нет, Храповицкий, никакие интервенти здесь не смогут помочь. Нужен внутренний мир, а он без сильной власти не наступит. Дантоны созданы не для того, чтобы созидать, но только разрушать.
Павловск. Дворец. Личные комнаты Е. И. Нелидовой. Великий князь Павел Петрович, Е. И. Нелидова.
— Государь, какой у меня сегодня счастливый день!
— Что же могло вас так обрадовать, Катишь? День как день. Серый. Пустой.
— И вы спрашиваете? Вы можете спрашивать, ваше высочество!
— Но право же, мне ничего не приходит в голову.
— Боже, государь, но вы же видите причину моей радости — она у меня в руках!
— Письмо? Мое письмо?
— Конечно же! Битую неделю я не получала от вас ни строчки, и это было ужасно.
— Но мы виделись с вами каждый день. И не только виделись…
— Но меня это совершенно не удовлетворяет. Встречи на людях! Под ревнивыми и недобрыми взглядами. Бр-р-р! Меня прохватывает от них зимним холодом. А все иное — рассчитанное по минутам. С оглядкой. Вечными опасениями…
— Что делать, это была и на самом деле неудачная неделя. Мария Федоровна неважно себя чувствовала и настаивала на постоянном моем присутствии. Какой же невыносимой она способна быть!
— И вы верили в эти дипломатические недомогания?
— Я знал им цену. Но окружающие, ее друзья с их нарочитыми хлопотами, разговорами о докторах, о предосторожностях…
— Мне кажется, великая княгиня положительно злоупотребляет вашим долготерпением и добрым сердцем. Вы и так вынуждены отдавать ей весь досуг, посвящая его занятиям, которых не любите, едва выносите. Всего несколько считанных минут для нас двоих — разве этого так много?
— Бесценный друг мой, вы же знаете, вы единственный в моей жизни источник добра и света. Я бы с величайшей охотой переменил все, но нахожусь под двойным наблюдением: Большого Двора и собственной жены, которая к тому же не устает прибегать к слезам и жалобам, чего я совершенно не выношу. А императрица! Вообразите, она вчера начала читать мне мораль в присутствии своего любовника! В присутствии развалившегося в креслах Зубова!
— О Боже, какой ужас! Мой государь, простите меня! Я не должна была начинать этого неприятного и бессмысленного разговора. Но если бы вы знали, какое счастье получать от вас хотя бы несколько строк, набросанных вашей любимой рукой, и перечитывать их совсем одной, запершись в собственной спальне без свидетелей. Мне кажется, вы должны чувствовать эти минуты такой поразительной близости, вы, как никто, умеете вложить в несколько слов столько непосредственности, доброты и чувства.
— Я часто думаю, мой друг, что мне вас послало Провидение. После первого своего брака я потерял всякую надежду на личное счастье.
— Государь, я не буду вас отговаривать вспоминать те далекие дни, но поверьте, я сердцем чувствую: ваша первая супруга не могла быть виновата перед вами.
— Вы действительно не верите, Катишь, в ее измену?
— Нет и нет! О, я слишком хорошо знаю, как легко создать видимость обстоятельств супружеской неверности, даже прямого предательства. Где, как не во дворце, обитают самые умелые мастера этих омерзительных метаморфоз.
— В этом вы безусловно правы.
— Но тогда почему же вы не распространяете этой правоты на самую близкую вам когда-то женщину? Почему так поторопились ее осудить?
— Но факты…
— Они не сами открылись вашим глазам — их вам сумели представить. Разве не так?
— Если бы вы знали, как я был тогда ошеломлен и подавлен.
— Легко себе представить! Вы с вашей легкоранимой душой, измученным сердцем, в окружении сплошных доносов и лжи. Это было бы также, как если бы вы, мой государь, отвратили от меня свое сердце.
— Этого никогда не произойдет, и вы это отлично знаете.
— Пусть вашими устами глаголет истина. Для меня в этом вся жизнь, мой государь.
— Скажите же, мой друг, что я мог сделать бы еще, чтобы вас уверить в глубине и вечности своего чувства?
— О, это совсем просто. Тратить несколько минут, пусть даже не каждый день, на крохотные записки.
— Эта ваша извечная скромность, Катишь. Впрочем, пока я почти ничего не могу, будущее…