Цароги отобедать даже с принцем было совершенно невозможно. Всего
несколько раз виделся он с маркграфиней, изъявлявшей великое желание
познакомиться со столь необычным человеком. В беседе граф бывал, по
большей части, приятно затейлив и высказывал немалую осведомленность о
мире и людях. Особенное удовольствие ему доставляли расспросы о его детстве
и матери, о которой он говорил неизменно с чувством в сердце и часто со
слезами на глазах. Если верить его словам, то воспитывался он как принц.
Однажды Цароги показал маркграфу недавно доставленное курьером
приглашение от графа Алексея Орлова29, который возвращался из Италии.
Письмо содержало сообщение о кратковременном пребывании Орлова в
Нюрнберге и просьбу к графу Цароги о встрече... Маркграф немедля отправился
с графом Цароги в указанный город, где их уже дожидался граф Алексей Орлов.
По прибытии этих двух особ им навстречу вышел с широко распростертыми
руками сам Орлов, поприветствовал и крепко обнял графа Цароги, который
впервые появился в форме русского генерала. Причем Орлов несколько раз
назвал его "Саго padre" и "Саго amiko"30. Граф Алексей со всевозможной
учтивостью принял маркграфа Бранденбург-Ансбахского и не однажды
поблагодарил его за покровительство, оказываемое его достойнешему другу; в
полдень был подан обед. С милой непринужденностью завязалась в величайшей
степени интересная беседа. Довольно много говорилось о недавней
Архипелагской кампании31, однако, еще больше — о различных полезных
усовершенствованиях и научных открытиях. Орлов показал маркграфу кусок
какого-то трудновоспламеняющегося дерева, которое при нагревании
мгновенно — без огня и дыма — превратилось в груду светлого пепла губчатой
структуры. После обеда граф Орлов зазвал графа Цароги в соседнюю комнату, где оба и провели достаточно долгое время в конфиденциальной беседе. Автор
этих строк стоял у окна, из которого был виден экипаж графа Орлова, и
заметил, как из дома вышел один из его слуг, открыл дверцу кареты, извлек из-
под сиденья объемистый кожаный мешок красного цвета и отнес его наверх, в
одну из комнат, снимаемых его господином. По возвращении в Ансбах граф
Цароги впервые предоставил маркграфу документ, скрепленный имперской
печатью, который удостоверял, что он русский генерал. Впоследствии он
признался маркграфу, что он вынужден пользоваться именем Цароги, а
настоящим его именем следует считать Ракоци, и что он является единственным
представителем этого рода и прямым потомком принца-изгнанника, некогда
управлявшего Зибенбюргеном времен императора Леопольда."32
28 Мадмуазель Клерон (1723-1803) — известная французская актриса.— прим. перев.
29 Граф Алексей Орлов-Чесменский — приближенный императрицы Екатерины II. Один из
братьев Орловых, которые помогли Екатерине взойти на престол в 1762 году. В момент встречи
с Сен-Жерменом Алексей Орлов был главнокомандующим русской эскадрой, которая вела
войну с Турцией на Средиземном море, и следовал из Ливорно в Петербург. — прим. перев.
30 "Дорогой отец", "дорогой друг" — ит. (прим. перев.) 31 Кампания в Архипелаге — поход русского флота в район Греческого архипелага во время
русско-турецкой войны 1769-1774 гг. — прим. перев.
32 Curiositaten der Literarisch-historischen Vor- und Mitwelt,pp. 285, 286. Weimar, 1818.
До этого места изложенная история поведана с достаточной аккуратностью, но далее автором овладевает неугомонное желание "развенчать скандально
известного графа Сен-Жермена", и он пускается во всякого рода сомнительные
спекуляции о родословной нашего мистика и пересказывает со
значительнейшими приукрашиваниями все те небылицы, о которых мы уже
упоминали ранее. Среди прочих сообщений он утверждает, что будто бы Сен-
Жермен только в 1770 году, будучи в Ливорно, познакомился с Орловыми.
Хотя, как мы знаем, существуют различные не подлежащие сомнению
исторические доказательства того, что уже в 1762 году граф побывал в Санкт-
Петербурге, где и подружился с Орловыми. Тем более, находясь в России, мы
узнали о том, что наш мистик гостил в Архангельском у княгини Марии
Голицыной 3 марта 1762 года.
Нижеследующая информация была обнаружена в России и предоставлена
нам одним нашим русским другом:
"Граф Сен-Жермен был в этих краях в эпоху Петра III и покинул Россию по
восхождении Екатерины II на престол. Господин Пыляев33, впрочем, полагает, что это произошло гораздо ранее царствования Екатерины.
В Санкт-Петербурге Сен-Жермен жил вместе с графом Ротари34, известным
итальянским художником, автором прекрасных портретов, украшающих
Петергофский дворец.
Проживали они, предположительно, в Графском переулке близ Аничкова
моста, по соседству с дворцом на Невском. Сен-Жермен был восхитительным
скрипачом, он играл "как оркестр". В "Истории Разумовских" сообщается об
Алексее Р., утверждавшем, что Сен-Жермен обладал прекрасным лунным
камнем.
Господин Пыляев видел своими глазами (но не может вспомнить где и при
каких обстоятельствах) нотный листок с несколькими мелодиями для арфы и
посвящением графине Остерман, сделанным рукой Сен-Жермена. Нотная
тетрадка переплетена была превосходной ало-коричневой кожей. Имеющаяся
дата указывала на 1760 год.
Господин Пыляев полагает, что Сен-Жермен не бывал в Москве. Он
утверждает, что у Юсуповых в сундуках хранится великое множество
рукописей и уверяет в том, что Сен-Жермен был каким-то образом связан с
князем Юсуповым35, которому дал эликсир долголетия. Сообщает он также и то, что в России Сен-Жермен не известен под именем Салтыкова (Солтыкова), а
вот в Вене, напротив, он очень хорошо известен именно под этим именем.
33 M. Пыляев — сотрудник "Нового Времени", автор книги "Старый Петербург". — прим.
авт.
34 Граф Ротари (Пьетро, 1707-1762) — итальянский исторический и портретный живописец.
Последние годы своей жизни жил при дворе Елизаветы Петровны. — прим. перев.
35 Возможно, речь идет о князе Юсупове (Николае Борисовиче, 1750-1831) —
государственном деятеле, посланнике в Турине с 1783 по 1789 г. В разное время он был
министром уделов и сенатором. — прим. перев.
Что же касается нотной тетрадки с автографом Сен-Жермена, то господин
Пыляев припоминает ныне, что некогда она принадлежала ему самому. Ему
посчастливилось ее купить на каком-то аукционе, и некоторое время он держал
ее при себе. Затем эту тетрадку он подарил прославленному композитору Петру
Чайковскому. Она и поныне, вероятно, покоится где-то в бумагах Чайковского.
Однако, великий музыкант славился своим небрежением к порядку, и поэтому
господин Пыляев считает почти безнадежным делом найти ее, тем более, что
после внезапной кончины Чайковского не осталось никаких прямых указаний
на то, как поступить с оставленным имуществом."
Мы уже говорили ранее о том, что политические события, в которых
участвовала его семья, в значительной степени повлияли на жизнь Сен-
Жермена. К одному из эпизодов, иллюстрирующих это утверждение, мы сейчас
обратимся. Речь пойдет об одном из немногих инцидентов политического
характера, на который, лично и недвусмысленно, указывает сам Сен-Жермен.
Произошло это несколько позднее тех событий, о которых мы только что
успели поведать. По возвращении маркграфа из Италии, которую он посетил в
1776 году, и где успел наслушаться всяческих легенд и сплетен о Сен-Жермене, он посылает письмо автору, неоднократно нами уже цитированному, в Швабах
с просьбой посодействовать встрече с Цароги. Маркграф желал объясниться с
графом, ибо считал себя оскорбленным его поведением.
Писатель далее говорит: