Студент пристыженно опустил голову.
— Мне трудно объяснить… Я много думал…
— Знаю, — спас его Граф от самоуничижения. — Вас мучили по ночам противоречивые мысли, грызла совесть… Поначалу такое происходит со всеми… Но, сознайтесь, вас заметно успокоило денежное вознаграждение?
— Так… — признался Студент, чувствуя, как обожгла стыдом приоткрытая правда.
— Отбросьте всякие сомнения. Вы правильно поступили. Надо жить так, чтобы вас уважали и чтобы вы сами могли уважительно думать о себе… Наш мир настолько абсурден, что его невозможно уложить ни в моральные прописи, ни в социальные надежды… В конце концов судить, осуждать человека никому не дано. Это в компетенции Бога: «Мне отмщение и Аз воздам!»
Последние слова подействовали на Студента освежающе. Стыд внезапно сменился освобожденным удовлетворением: его поняли, его признали, с ним говорят как с равным. Он распрямился в кресле, самодовольно ощущая, что сидит рядом с добрым и сильным человеком, таинственная власть которого касалась и его, Студента, ореолом святости.
Ташкент встретил их вязкой духотой. От палящего солнца пиджак Студента мгновенно отяжелел, нагрелся, обжигая спину, руки. У трапа их встретил, сверкая золотыми зубами, высокий узбек в белом строгом костюме. Он обнял Графа, долго не отпускал его.
— Какое счастье, какое счастье, — говорил он взволнованно, — видеть вас в нашем городе… Как ваше самочувствие?.. Как прошел полет?.. Как здоровье родных?..
— Спасибо, Балтабай. Все хорошо, — высвободился Граф из его цепких объятий, — Едем прямо туда…
— Как «туда»? — мягко возразил Балтабай, — Эмирская программа намечена… Сначала достархан в лучшей чайхане Ташкента. Попробуете плов, шурпу, каймак…
Граф решительно покачал головой.
— Нет, едем туда!
— Одну минуточку… — Балтабай обернулся, крикнул что-то по-узбекски в сторону, где ожидали их три машины. — Хочу познакомить с Дальмар. Она нашла вашу знакомую…
Из передней машины выпорхнула девочка не виданной Студентом восточной красоты, побежала к ним. Граф, видимо, заметил его ошалелый взгляд, тихо-тихо, чтобы не слышал Балтабай, спросил, усмехнулся:
— Нравится? — и тут же обратился к застывшей перед ним девочке: — Благодарю, дорогая Дальмар. Просите любую награду.
— Ничего не надо, уважаемый. — Голосок у нее был нежный, певуче-ласковый. — Для меня большая честь помочь вам…
— Бывали в Москве?
— Нет. Никогда… — еще не веря своему счастью, шепотом выдохнула Дальмар.
— Собирайтесь… Мой коллега, — он положил руку на плечо Студента, — сделает все, чтобы визит в столицу стал для вас большим праздником…
Она упруго вздохнула всем телом.
— Я? В Москву?.. О, спасибо, спасибо, Граф!.. — И посмотрела с умоляюще-настороженным ожиданием на Балтабая. Тот кивнул великодушно:
— Иди. Собирайся…
Сели в машину. Граф со Студентом сзади, Балтабай рядом с водителем. Тут же на коленях у гостей появились круглые, как поднос, узбекские лепешки, а на них горой инжир, урюк, хурма, тутовник… От предложенного коньяка Граф отказался.
— Помните мою просьбу? — наклонился он к Балтабаю. — Останавливаемся в безлюдном домике. Я на десять минут уединяюсь, а вы полностью меняете всю свою команду, и едем дальше.
— Все будет сделано, Граф!.. Может, на обратном пути посмотрите все-таки Ташкент, отдохнете?..
— Извините, дорогой, в следующий раз…
Ехали по извилистым дорогам между рядами неприступно-равнодушных, тянущихся к небу тополей, за которыми простирались поля хлопчатника — белые пуховые головки блаженно замерли, согретые солнцем. Внезапно дорогу сузили, стеснили с обеих сторон дутые глинобитные дувалы, охранявшие дома, деревья, людей от изнурительной жары, от взглядов случайных прохожих.
Возле широкого разлома в дувале машина остановилась. Их встретил молчаливый старик с редкой серебристой бородкой, в черном ватном халате и цветной порыжевшей тюбетейке. Низко склонившись, он гостеприимно раскрыл ладони, протянул руки к массивным воротам, прикрытым пышным вьющимся виноградником. Графа и Студента провели в просторную комнату, убранную роскошными коврами.
— Встаньте с той стороны у двери и никого не впускайте, — приказал Граф.
Вскоре вернулся Балтабай, почтительно доложил Студенту:
— Мы готовы. В машинах новая команда.
Когда дверь отворилась, Балтабай остолбенел — лицо вытянулось, глаза напряженно расширились, словно увидел он нечто поразительное, неподдающееся объяснению.
Перед ним стоял совсем другой Граф, волшебно помолодевший. Дряхлая сутулость сменилась строгой офицерской выправкой, седая шевелюра — глянцевито-каштановой гривой волос, морщинки исчезли с его лица, даже взгляд стал иным — лукавым, ироничным. А на лацкане пиджака поблескивала Звезда Героя Советского Союза. Это был молодой, самоуверенный человек, с которым Студент встретился в вагоне поезда.
— Если кого-то удивит мое преображение, — обратился Граф к Балтабаю, — скажите так: «Старик решил отдохнуть с дороги, дальше поедет его сын…» Прошу вас закрыть эту комнату и никого туда не впускать до моего возвращения…
— Ваше повеление — закон, — начал медленно оживать Балтабай, даже сделал первый осмысленный вывод: — Мы с вами почти ровесники… А я думал…
— Это вы точно заметили, — притворно посерьезнел Граф. — Ровесники, единомышленники, соратники, — И открыто улыбнулся: — В общем, братья по духу… Едем!..
С глаз Балтабая точно спала пелена, наконец-то он все понял и рассмеялся громко, освобожденно.
Через полчаса они остановились возле трехэтажного каменного дома, который оцепил ровный строй густых подстриженных кустарников. В небольшом дворике, оплетенном сверху виноградными лозами, их встретила толпа возбужденных узбеков.
— Родственники хотят поговорить с вами. Убрать их? — спросил Балтабай.
— Я готов встретиться с ее мужем…
Головорезы Балтабая с суровыми жесткими лицами и дымящимися в уголках губ папиросами оттеснили шумящую толпу.
Вперед вышел высокий по-восточному красивый юноша с мягкой, окаймляющей нижнюю часть лица бородкой, какие бывают у служителей ислама («Сын секретаря обкома», — шепнул Балтабай), заговорил возмущенно, свысока:
— Твоя сила… Понимаю… Но зачем так делаешь?.. Нехорошо делаешь… Моя жена… не твоя жена… Я повестку сам видел… Погиб ты… На войне погиб…
— Вы правы, уважаемый… Вы правы, — подтвердил сочувственно Граф. — Но я жив… Мы с вами оказались в одинаково сложном положении… Вам она нужна… мне тоже. Давайте решим мирно: пусть сама сделает выбор…
— Иок, нет!.. Моя жена!.. — уже, закричал он.
Граф повернулся к Балтабаю:
— Где она?
— Там, внизу, возле арыка… — И, глянув на мужа, что-то резко сказал ему по-узбекски. Тот яростно замычал, точно ему заткнули рот кляпом, остервенело замотал головой.
В тени акации, у бойко говорливого ручья сидела изящная, миниатюрная женщина в полупрозрачном экономно скроенном купальнике.
Заслышав шаги, она подняла голову — длинные золотистые волосы упали на грудь, закрыв часть лица, — привстала в заметном смятении. Большие голубые глаза ее отразили тревожное недоумение, а губы, мягкие, добрые, задрожали мелко-мелко… Студент, стоявший за спиной Графа, не услышал, а понял: