Глава 10
О ТОМ, КАК БЮССИ ОТПРАВИЛСЯ НА ПОИСКИ СВОЕГО СНА, ВСЕ БОЛЕЕ И БОЛЕЕ УБЕЖДАЯСЬ, ЧТО ЭТОТ СОН БЫЛ ЯВЬЮ
Бюсси и герцог Анжуйский возвратились из Лувра в глубокой задумчивости: герцог опасался последствий дерзкого разговора с королем, на который его подбил Бюсси, а мысли Бюсси по-прежнему витали вокруг событий прошлой ночи. - В конце концов, - рассуждал он, направляясь к своему дворцу после того, как распрощался с герцогом, превознеся до небес его мужественное и решительное поведение, - в конце концов, вот что не подлежит сомнению: на меня напали, я защищался, меня ранили; ведь рана в правом боку все еще дает себя знать и побаливает довольно сильно. Итак, схватившись с миньонами, я видел стену Турнельского дворца и зубчатые башни Бастилии так же хорошо, как сейчас вижу там вдали крест на церкви Пти-Шан; это на площади Бастилии на меня напали, немного не доходя до Турнельского дворца, между улицей Сент-Катрин и улицей Сен-Поль, а я ехал в Сент-Антуанское предместье за письмом королевы Наваррской. На меня напали там, возле двери с окошечком, через которое, после того как дверь за мной закрылась, я смотрел на Келюса, а у того щеки были белые-белые, а глаза горели. Я оказался в прихожей; в конце прихожей была лестница. Я почувствовал первую ступеньку этой лестницы, потому что споткнулся о нее. Тогда я упал без чувств. Потом начался мой сон. Потом меня привел в сознание холодный ветер: я лежал на откосе рва у Тампля, возле меня стояли монах, мясник и еще - старуха. Теперь, почему же обычно я начисто и очень быстро забываю сны, а этот все ярче вспыхивает в памяти, хотя время идет и та ночь все дальше и дальше от меня? Ах, - сказал Бюсси, - вот в этом загадка... Тут он подошел к дверям своего дворца, остановился, прислонился к стене и закрыл глаза. - Смерть Христова! - сказал он. - Невозможно, чтобы сон оставил в душе такой отчетливый след. Я вижу комнату, фигуры на гобеленах, я вижу расписной потолок, вижу кровать из резного дуба с занавесками из белого с золотом шелка, вижу портрет, вижу белокурую даму, хотя, может быть, она и не сошла с портрета, тут у меня полной ясности нет. Наконец, я вижу доброе и веселое лицо молодого лекаря, которого привели ко мне с завязанными глазами; в общем, в моей голове полным-полно всяких образов и подробностей. Перечислим еще раз: гобелены, потолок, резная кровать, занавески из белого с золотом шелка, портрет, женщина, лекарь. Ну-ка. Ну-ка! Я обязательно отправлюсь на поиски всего этого и буду последней скотиной, если не разыщу. - А прежде всего, - закончил Бюсси, - чтобы правильно взяться за дело, наденем-ка мы костюм, более подходящий для ночного гуляки, и - к Бастилии. Это решение вряд ли можно было назвать разумным. Ибо какой рассудительный человек, подвергнувшийся нападению в глухом закоулке и чудом избежавший смерти, отправился бы на следующий день, примерно в тот же поздний час, на поиски места происшествия? Однако Бюсси именно так и собирался поступить. Не раздумывая больше, он поднялся в свои комнаты, приказал слуге, сведущему в искусстве врачевания, которого он на всякий случай держал при себе, потуже перевязать рану, натянул высокие сапоги, доходившие до половины бедер, выбрал самую надежную шпагу, завернулся в плащ, сел в носилки, остановил их в конце улицы Руа-де-Сисиль, вылез из носилок, наказал своим людям ожидать его возвращения и зашагал по улице Сент-Антуан к площади Бастилии. Было около девяти часов вечера. Уже пробили сигнал гасить огни. Парижские улицы пустели. Днем изредка выглядывало солнце и дул теплый ветер, поэтому все оттаяло, лужи ледяной воды и ямы, полные грязи, превратили площадь Бастилии в почти непроходимую местность, усеянную озерами и обрывами, ее огибала та прижавшаяся к стене крепости дорога, о которой мы уже говорили. Бюсси, уяснив себе, где он находится, начал искать место, где под ним свалили коня, и, как ему показалось, нашел его. Затем он восстановил в памяти свои отступления и атаки и воспроизвел их. Он отступил к домам и обследовал каждый фасад, надеясь найти ту дверь с нишей, к которой он прислонился, и с окошечком, через которое смотрел па Келюса. Но у всех дверей были пиши, и почти в каждой из них было прорезано окошечко, а за ним виднелась узкая темная прихожая. По воле судьбы, три четверти всех входных дверей открывались в такие прихожие, и эта предосторожность но покажется нам такой уж нелепой, если мы вспомним, что в те времена парижские буржуа не знали, что такое консьерж. - Черт побери! - с глубокой досадой сказал Бюсси. - Пусть мне придется постучать в каждую из этих дверей и расспросить всех хозяев, пусть я истрачу тысячу экю, чтобы развязать языки всем лакеям и всем старухам, но я узнаю все, что хочу узнать. Здесь пятьдесят домов, по десять домов в вечер составит пять вечеров, и я пожертвую ими. Только придется подождать, пока земля не подсохнет. Бюсси уже заканчивал этот монолог, когда заметил вдали колеблющийся, бледный огонек, который, отражаясь в лужах, как свет маяка в море, двигался в его сторону. Огонек приближался медленно и неравномерно; временами останавливался, порой отклонялся - то влево, то вправо, иногда вдруг, остановившись, внезапно принимался что-то вытанцовывать, уподобляясь блуждающему огню, затем спокойно двигался вперед, но вскоре сноса брался за свои выкрутасы. - Решительно, площадь Бастилии - необычное место, - сказал Бюсси. Но будь что будет, подождем. И с этими словами он устроился поудобнее: завернулся в плащ и спрятался в нишу какой-то двери. Стояла темная-претемная ночь, и за четыре шага уже ничего нельзя было различить. Огонек продолжал приближаться, описывая самые причудливые круги. Но, поскольку Бюсси не был суеверен, он оставался в убеждении, что этот свет не принадлежит к таинственным блуждающим огням, которые внушали такой страх путникам в средние века, а исходит всего-навсего от фонаря, подвешенного к пальцам какой-то руки, а рука, в свою очередь, должна быть соединена с каким-то туловищем. Действительно, после нескольких секунд ожидания это предположение подтвердилось. Шагах в тридцати от себя Бюсси заметил черный силуэт, длинный и тонкий, как столб, постепенно силуэт принял очертания человеческой фигуры; человек этот держал в левой руке фонарь и то вытягивал руку с фонарем перед собой, то отводил ее в сторону, то опускал к ноге. Сначала Бюсси подумал, что незнакомец принадлежит к почтенному братству пьяниц, так как только опьянением можно было объяснить его странные телодвижения и то философское спокойствие, с которым он проваливался в грязные ямы и шлепал по лужам. Один раз он даже поскользнулся па подтаявшем льду: Бюсси услышал глухой звук, увидел, как фонарь стремительно полетел вниз, и подумал, что ночной гуляка, которого ноги плохо держат, тщетно пытается сохранить равновесие. Бюсси уже ощущал к этому "служителю Бахуса", как назвал бы незнакомца мэтр Ропсар, тот род сочувствия, который благородные сердца испытывают к пьяницам, оказавшимся поздно ночью на улице, и чуть было не бросился ему на выручку, но тут фонарь взмыл вверх с быстротой, свидетельствующей, что его владелец обладает гораздо большей устойчивостью, чем это можно было предположить на первый взгляд. - Ну вот, - пробормотал Бюсси, - кажется, впереди еще одно приключение. И так как фонарь возобновил поступательное движение и, по-видимому, направлялся прямо к тому мосту, где стоял Бюсси, молодой человек плотно прижался к стене. Фонарь приблизился еще на десять шагов, и в отбрасываемом им свете наш герой заметил удивительную вещь - у человека, который нес фонарь, на глазах была повязка. - Ей-богу! - сказал Бюсси. - Что за дикая затея играть в "холодно-горячо" с фонарем в руке, особенно в такое время и в такую распутицу? Неужели я опять сплю и вижу сон? Бюсси выжидал. Человек с завязанными глазами сделал еще пять или шесть шагов. - Господи помилуй, - прошептал Бюсси, - по-моему, он разговаривает сам с собой. Нет, он не пьяница и не сумасшедший. Он математик и пытается решить какую-то задачу. Эту последнюю мысль нашему наблюдателю навеяли слова, которые бормотал человек с фонарем. - Четыреста восемьдесят восемь, четыреста восемьдесят девять, четыреста девяносто, - тихо отсчитывал он. - Должно быть, где-то здесь. И таинственный незнакомец, приподняв повязку, подошел к двери дома, возле которого он оказался, и тщательно ее обследовал. - Нет, - сказал он, - дверь явно не та. Затем опустил повязку на глаза и снова зашагал, отсчитывая на ходу: - Четыреста девяносто один, четыреста девяносто два, четыреста девяносто три, четыреста девяносто четыре... Здесь должно быть "горячо". Он опять приподнял повязку и, подойдя к двери, соседней с той, возле которой спрятался Бюсси, осмотрел ее с не меньшим вниманием, чем первую. - Гм! Гм! - произнес он. - Вот эта вполне подходит. Нет.., да, да.., нет.., чертовы двери, они похожи друг на друга, как две капли воды. "К такому выводу пришел и я, - сказал себе Бюсси, - этот математик начинает внушать мне уважение". Математик надвинул повязку на глаза и продолжал свой путь. - Четыреста девяносто пять, четыреста девяносто шесть, четыреста девяносто семь, четыреста девяносто восемь, четыреста девяносто девять... Если напротив меня есть дверь, - сказал он, - то это и должна быть та самая... Дверь тут действительно имелась, и это была как раз та самая, в нише которой прятался Бюсси, в результате чего, приподняв повязку, предполагаемый математик оказался лицом к лицу с нашим героем. - Ну как? - поинтересовался Бюсси. - Ой! - удивился любитель ночных прогулок, отступая па шаг. - Вот тебе раз! - сказал Бюсси. - Но это невозможно! - воскликнул неизвестный. - Как видите, возможно, но случай и в самом деле необычный. Так, значит, вы тот самый лекарь? - А вы тот самый дворянин? - Тот самый. - Иисус! Какая удача! - Тот самый лекарь, - продолжал Бюсси, - который вчера вечером перевязал дворянина, получившего удар шпагой в бок? - Верно. - Все так, я вас тотчас же узнал. Должен сказать, что рука у вас нежная, легкая и в то же время очень умелая. - Ах, сударь, я не ожидал встретить вас здесь. - А что вы ищете? - Дом. - А-а, вы ищете дом? - протянул Бюсси. - Да. - Стало быть, вы знаете, где он? - Как же я могу это знать? - ответил молодой человек. - Ведь мне завязали глаза, прежде чем отвести туда. - Вас туда отвели с завязанными глазами? - Конечно. - Но вы уверены, что действительно приходили в этот самый дом? - В этот или в один из соседних. В какой именно - я не уверен, поэтому я и разыскиваю... - Прекрасно, - сказал Бюсси, - значит, все это не сон!.. - Что все? Какой сон? - Надо вам признаться, любезный, мне казалось, что все это приключение, кроме удара шпагой, разумеется, было просто сном. - Я вас понимаю, - сказал молодой врач, - этим вы меня не удивили, сударь. - Почему не удивил? - Я сам думал, что во всем этом есть какая-то тайна. - Да, любезный, и эту тайну я хочу прояснить. Вы не откажетесь мне помочь, не правда ли? - Разумеется. - По рукам. По прежде всего один вопрос. - Слушаю. - Как вас зовут? - Сударь, - сказал молодой лекарь, - я не стану принимать ваши слова за намеренное оскорбление. Я знаю, что, по доброму обычаю и по существующему порядку, в ответ на ваш вопрос мне подобало бы гордо вскинуть голову и, подбоченившись, спросить: "А вы, сударь, кем вы изволите быть?" Но у вас длинная шпага, а у меня только мой ланцет, у вас вид знатного дворянина, а я, промокший до костей, по пояс в грязи, я должен вам казаться каким-то проходимцем. Поэтому отвечу вам просто и чистосердечно: меня зовут Реми ле Одуэн. - Прекрасно, сударь, тысячу раз благодарю. Что до меня, то я граф Луи де Клермон, сеньор де Бюсси. - Бюсси д'Амбуаз! Герой Бюсси! - восторженно воскликнул юный медик. Так вот оно что! Сударь, вы тот самый знаменитый Бюсси, тот полковник, который, который?.. О! - Тот самый, сударь. А теперь, когда мы выяснили, кто мы такие, сделайте милость, удовлетворите мое любопытство, несмотря на то что вы весь вымокли и измазались в грязи. - Ив самом деле, - сказал молодой человек, сокрушенно разглядывая свои короткие штаны, сплошь забрызганные грязью, - и в самом деле, мне, как Эпаминонду Фиванскому, очевидно, придется провести три дня дома, ведь в моем гардеробе всего лишь одни штаны и только один камзол. Но, простите, как мне показалось, вы соблаговолили задать мне какой-то вопрос? - Да, сударь, я хотел бы у вас спросить, как вы попали в тот дом. - Весьма простым и в то же время очень сложным путем. Судите сами. - Посмотрим. - Господин граф, извините меня, я был так потрясен, что обращался к вам, не называя вашего титула. - Какие пустяки, продолжайте. - Господин граф, вот моя история: я живу на улице Ботрейи в пятистах двух шагах отсюда. Я бедный ученик хирурга, но, могу вас заверить, рука у меня довольно умелая. - Я и сам имел случай в этом убедиться, - сказал Бюсси. - Учился-то я усердно, - продолжал молодой человек, - да вот пациентов не приобрел. Меня зовут, как я уже говорил: Реми ле Одуэн; Реми - потому, что такое имя дали мне при крещении, и Одуэн - потому, что я родился в Нантей-ле-Одуэн. Семь или восемь дней тому назад за Арсеналом какого-то бедолагу как следует полоснули ножом, я зашил ему кожу на животе и очень удачно втиснул туда кишки, которые вывалились было наружу. Эта операция принесла мне некоторую известность в округе, и, видимо, благодаря ей мне посчастливилось: вчера ночью меня разбудил чей-то приятный голосок. - Голос женщины! - воскликнул Бюсси. - Да, но не спешите с выводами, граф, какой бы деревенщиной я ни был, все же я понял, что это голос служанки. Я их знаю, ведь мне гораздо чаще приходилось иметь дело со служанками, чем с госпожами. - И что же вы сделали? - Я поднялся и открыл дверь, но едва я высунул голову, как две маленькие, не слишком нежные, но и не чересчур загрубелые ручки наложили мне па глаза повязку. - И вам при этом не сказали ни слова? - Нет, как же, мне было сказано: "Идите со мной, не пытайтесь разглядеть, куда я вас веду, молчите, вот ваше вознаграждение". - И этим вознаграждением?.. - Оказался кошелек с пистолями, который вложили мне в руку. - Ага! И что вы ответили? - Что я готов следовать за моей очаровательной проводницей. Я не знал, очаровательна она или пет, но подумал, что маслом каши не испортишь. - И вы последовали за ней без возражений, не требуя никаких гарантий? - Мне часто приходилось читать в книгах о подобных историях, и я заметил, что для врача они всегда кончаются чем-нибудь приятным. Итак, я последовал за незнакомкой, как я уже имел честь вам доложить; меня вели по твердой земле, к ночи подмерзло, и я насчитал четыреста, четыреста пятьдесят, пятьсот и, наконец, пятьсот два шага. - Хорошо, - сказал Бюсси, - это было умно с вашей стороны. И вот теперь мы, по-вашему, должны быть у той двери? - Во всяком случае, где-то поблизости от нее, потому что на сей раз я насчитал четыреста девяносто девять шагов. Конечно, хитрая девчонка могла повести меня окольным путем, - по-моему, она была способна выкинуть со мной подобную штуку. - Да, допустим, она позаботилась о такой предосторожности, тем не менее, будь она даже хитра, как сам дьявол, наверное, она все же сболтнула вам что-нибудь, назвала какое-то имя? - Никакого. - Может быть, вы сами что-нибудь приметили? - Только то, что можно приметить пальцами, приученными в иных случаях заменять глаза, то есть - дверь, обитую гвоздями, прихожую за дверью, в конце прихожей - лестницу. - Слева? - Вот именно. Я даже сосчитал ступеньки. - Сколько их было? - Двенадцать. - И потом сразу вход? - Думаю, что сначала коридор: открывали три двери. - Хорошо. - А потом я услышал голос. Ах, на сей раз это был голос госпожи, такой нежный и мелодичный. - Да, да. Это был ее голос. - Конечно, ее. - Ее, ее, клянусь вам. - Вот уже кое-что, в чем вы можете поклясться. Дальше меня втолкнули в комнату, где лежали вы, и разрешили снять повязку. - Все так. - И тогда я вас увидел. - Где я был? - Вы лежали на постели. - На постели с занавесками из белого шелка в золотых цветах? - Да. - А стены комнаты были покрыты гобеленами? - Правильно. - А на потолке написаны фигуры? - Точно так, а в простенке между окнами... - Портрет? - Вот именно. - Женщины в возрасте от восемнадцати до двадцати лет? - Да. - Блондинки? - Да, несомненно. - Прекрасной, как ангел? - Еще прекрасней! - Браво! Ну и что вы сделали? - Я вас перевязал. - И отлично перевязали, даю слово! - Старался, как мог. - Превосходно перевязали, просто превосходно, милостивый государь, сегодня утром рана почти закрылась и стала розовой. - Это благодаря бальзаму, который я составил; на мой взгляд, он отлично действует, ибо, не зная, па ком мне его испробовать, я не раз протыкал себе кожу в самых различных местах тела, и - честное слово! через два-три дня дырки уже затягивались. - Любезный господин Реми, - воскликнул Бюсси, - вы замечательный человек, я полон всяческого расположения к вам... Но дальше, что было дальше? Рассказывайте. - Дальше вы снова потеряли сознание. Голос спросил меня, как вы себя чувствуете. - Откуда он спрашивал? - Из соседней комнаты. - Значит, самой дамы вы не видели? - Нет, не видел. - Что вы ей ответили? - Что рана не опасна и через двадцать четыре часа затянется. - И она была довольна? - Ужасно. Она воскликнула: "Боже мой, какое счастье!". - Она сказала: "Какое счастье!"? Милый господин Реми, я вас озолочу. Ну дальше, дальше. - Вот и все, никакого дальше. Вы были перевязаны, и мне уже ничего не оставалось там делать. Голос сказал мне: "Господин Реми..." - Голос знал ваше имя? - Конечно, все из-за того несчастного, которого проткнули ножом. Помните, я вам говорил? - Верно, верно; итак, голос сказал: "Господин Реми..." - "Будьте до конца человеком чести, не подвергайте опасности бедную женщину, поддавшуюся чувству сострадания; завяжите себе глаза, позвольте отвести вас домой и не пытайтесь подглядывать по дороге", - Вы обещали? - Я дал слово. - И вы сдержали его? - Как видите, - простодушно ответил молодой человек, - иначе я не искал бы дверь. - Ладно, - сказал Бюсси, - это великолепная черта характера, показывающая, что вы галантный кавалер, и хотя внутри у меня все кипит от злости, я не могу не сказать: вот моя рука, господин Реми. И восхищенный Бюсси протянул руку молодому лекарю. - Сударь! - воскликнул пораженный Реми. - Примите, примите ее, вы достойны быть дворянином. - Сударь, - сказал Реми, - я вечно буду гордиться тем, что имел честь пожать руку отважному Бюсси д'Амбуазу. А пока что совесть моя неспокойна. - Это почему же? - - В кошельке оказалось десять пистолей. - Ну и что? - Это слишком много для лекаря, которому больные платят за визит пять су, а то и совсем ничего не платят, и я разыскивал дом... - Чтобы вернуть кошелек? - Вот именно. - Любезный господин Реми, вы чересчур щепетильны, клянусь вам; эти деньги вы честно заработали, они ваши по праву. - Вы думаете? - с явным облегчением спросил Реми. - Я отвечаю за свои слова, но дело в том, что расплачиваться с вами следовало вовсе не этой даме, ведь я ее не знаю, и она меня тоже. - Вот еще одна причина вернуть деньги. Сами видите. - Я хотел вам сказать только, что и я тоже, и я ваш должник. - Вы мой должник? - Да, и я расквитаюсь с вами. Чем вы занимаетесь в Париже? Давайте рассказывайте. Поверьте мне ваши тайны, любезный господин Реми. - Чем я занимаюсь в Париже? Да, в сущности, ничем, господин граф, но я мог бы кое-чем подзаняться, имей я пациентов. - Ну что же, вам очень повезло; для начала я вам доставлю одного пациента: самого себя. Поверьте, у вас будет большая практика! Не проходит дня, чтобы либо я не продырявил самое прекрасное творение создателя, либо кто другой не подпортил великолепный образчик его искусства в моем лице. Ну как, согласны вы заняться штопанием дыр, которые будут протыкать в моей шкуре, или тех, которые я сам проткну в чьей-нибудь оболочке? - Ах, господин граф, - сказал Реми, - у меня так мало заслуг... - Напротив, вы именно тот человек, которого мне надо, дьявол меня побери! Рука у вас легкая, как у женщины, и с этим бальзамом Феррагюс... - Сударь! - Вы будете жить у меня, у вас будут свои собственные апартаменты, свои слуги; соглашайтесь или, даю слово, вы ввергнете меня в пучину отчаяния. К тому же ваша работа еще не закончена: вам надо сменить мне повязку, любезный господин Реми. - Господин граф, - отвечал молодой врач, - я в таком восторге, что не знаю, как выразить свою радость. У меня будет работа! У меня будут пациенты! - Ну пет, ведь я вам сказал, что беру вас только для себя самого.., ну и для моих друзей, естественно. А теперь - вы ничего больше но вспомните? - Ничего. - Ну, коли так, то помогите мне разобраться кое в чем, если это возможно. - В чем именно? - - Да видите ли.., вы человек наблюдательный: вы считаете шаги, вы ощупываете стены, вы запоминаете голоса. Не знаете ли вы, почему после того, как вы меня перевязали, я очутился на откосе рва у Тампля? - Вы? - Да.., я... Может быть, вы помогали меня переносить? - Ни в коем случае! Наоборот, если бы спросили моего совета, я решительно воспротивился бы такому перемещению. Холод мог вам очень повредить. - Тогда я ума не приложу, как это случилось. Вам не угодно будет продолжить поиски вместе со мной? - Мне угодно все, что угодно вам, сударь, но я боюсь, что от этого не будет проку, ведь все дома тут на одно лицо. - Тогда, - сказал Бюсси, - надо будет посмотреть на них днем. - Да, но днем нас увидят. - Тогда надо будет собрать сведения. - Мы все разузнаем, монсеньер... - И мы добьемся своего. Поверь мне, Реми, отныне нас двое, и мы существуем не во сне, а наяву, и это уже много.