Из трех корон ты сдуру Лишился уже одной. Час близок - лишишься второй, Вместо третьей получишь тонзуру.
- И они посмеют это сделать? - вскричал герцог с алчно горящим взором. - Они прикоснутся к голове короля? - О! К тому времени он уже не будет королем. - Каким образом? - Вам не приходилось слышать о некоем брате из монастыря святой Женевьевы, святом человеке, который произносит речи в ожидании той поры, когда он начнет творить чудеса? - О брате Горанфло? - О нем самом. - Это тот, который хотел проповедовать Лигу с аркебузой на плече? - Тот самый. - Ну и вот, короля отведут в его келью. Наш монах обещал, что, как только король окажется там, он заставит его подписать отречение. После того как король отречется, войдет госпожа де Монпансье с ножницами в руках. Ножницы уже куплены, и госпожа де Монпансье носит их на поясе. Это прелестные ножницы из чистого золота, с восхитительной резьбой: кесарю кесарево. Франсуа молчал. Зрачки его лживых глаз расширились, как у кошки, которая подстерегает в темноте свею добычу. - Дальнейшее вам попятно, монсеньер, - продолжал граф. - Народу объявят, что король, испытав святое раскаяние в своих заблуждениях, дал обет навсегда остаться в монастыре. На случай, если кто-нибудь усомнится в том, что король действительно дал такой обет, у герцога до Гиза есть армия, у господина кардинала - церковь, а у господина Майеннского буржуазия; располагая этими тремя силами, можно заставить народ поверить почти во все, что угодно. - Но меня обвинят в насилии, - сказал герцог поело недолгого молчания. - Вам незачем там находиться. - Меня будут считать узурпатором. - Монсеньер забывает про отречение. - Король не согласится подписать его. - Кажется, брат Горанфло не только весьма красноречив, но еще и очень силен. - Значит, план готов. - Окончательно. - И они не опасаются, что я их выдам? - Нет, монсеньер, потому что у них есть другой, не менее верный план, - против вас, на случай вашей измены. - А! - произнес принц. - Да, монсеньер, но я с ним незнаком. Им слишком хорошо известно, что я ваш друг, и они мне не доверяют. Я знаю только о существовании плана, и это - все. - В таком случае я сдаюсь, граф. Что надо делать? - Одобрить. - Что ж, я одобряю. - Да. Но недостаточно одобрить на словах. - Как же еще могу я дать свое одобрение? - В письменном виде. - Безумие думать, что я соглашусь на это. - Почему же? - А если заговор не удастся? - Как раз на тот случай, если он не удастся, и просят у монсеньера подпись. - Значит, они хотят укрыться за моим именем? - Разумеется. - Тогда я наотрез отказываюсь. - Вы уже не можете. - Я уже не могу отказаться? - Нет. - Вы что, с ума сошли? - Отказаться - значит изменить; - Почему? - Потому что я с удовольствием бы смолчал, но ваше высочество сами приказали мне говорить. - Ну что ж, пусть господа де Гизы рассматривают это, как им вздумается, по крайней мере, я сам выберу между двух зол. - Монсеньер, смотрите, не ошибитесь в выборе. - Я рискну, - сказал Франсуа, немного взволнованный, но пытающийся тем не менее держаться твердо. - Не советую, монсеньер, - сказал граф, - в ваших же интересах. - Но, подписываясь, я себя компрометирую. - Отказываясь подписаться, вы делаете гораздо хуже; вы себя убиваете. Франсуа содрогнулся. - И они осмелятся? - сказал он. - Они осмелятся на все, монсеньер. Заговорщики слишком далеко зашли. Им надо добиться успеха любой ценой. Вполне понятно, что герцог заколебался. - Я подпишу, - сказал он. - Когда? - Завтра. - Нет, монсеньер, подписать надо не завтра, а немедленно, если уж вы решились подписать. - Но ведь господа де Гизы должны еще составить обязательство, которое я беру по отношению к ним. - Обязательство уже составлено, монсеньер, оно со мной. Монсоро вынул из кармана бумагу: это было полное и безоговорочное одобрение известного нам плана. Герцог прочел его все, от первой до последней строчки, и граф видел, что по мере того, как он читал, лицо его покрывалось бледностью. Когда Франсуа кончил, ноги отказались держать его, и он сел, вернее, упал в кресло перед столом. - Возьмите, монсеньер, - сказал граф, подавая ему перо. - Значит, мне надо подписать? - спросил принц, подперев лоб рукой - у него кружилась голова. - Надо, если вы хотите; никто вас к этому не вынуждает. - Нет, вынуждают, раз вы угрожаете мне убийством. - Я вам не угрожаю, монсеньер, боже упаси, я вас предупреждаю, это большая разница. - Давайте, - сказал герцог. И, словно сделав над собой усилие, он взял или, скорее, выхватил перо из рук графа и подписал. Монсоро следил за ним взором, горящим ненавистью и надеждой. Когда он увидел, что перо прикоснулось к бумаге, он вынужден был опереться о стол; зрачки его, казалось, расширялись все больше и больше по мере того, как рука герцога выводила буквы подписи. - Уф! - вздохнул Монсоро, когда герцог кончил. И, схватив бумагу таким же резким движением, каким герцог схватил перо, он сложил ее и спрятал между рубашкой и куском шелковой ткани, заменявшим в то время жилет, застегнул камзол и поверх него запахнул плащ. Герцог с удивлением следил за ним, не в силах понять выражение этого бледного лица, по которому молнией промелькнула свирепая радость. - А теперь, монсеньер, - сказал Монсоро, - будьте осторожны. - То есть? - спросил герцог. - Не ходите по улицам в ночное время вместе с Орильи, как вы делали только что. - Что это значит? - Это значит, монсеньер, что сегодня ночью вы отправились добиваться любви женщины, которую ее муж боготворит и ревнует так, что способен.., да, клянусь честью, способен убить всякого, кто приблизится к ней без его разрешения. - Не о себе ли, часом, и не о своей ли жене вы говорите? - Да, монсеньер. Раз уж вы угадали с первого раза и столь точно, я даже не попытаюсь отрицать. Я женился на Диане де Меридор, она принадлежит мне, и никому другому, даже самому принцу, принадлежать не будет, во всяком случае, пока я жив. И дабы вы твердо это знали, монсеньер, глядите: я клянусь в этом моим именем на своем кинжале. И он почти коснулся клинком груди принца, который попятился назад. - Сударь, вы мне угрожаете, - сказал Франсуа, бледный от гнева и ярости. - Нет, мой принц, я вновь только предупреждаю вас. - О чем предупреждаете? - О том, что моя жена не будет принадлежать никому другому! - А я, господин глупец, - вскричал вне себя герцог Анжуйский, - я отвечаю вам, что вы предупреждаете меня слишком поздно и она уже принадлежит кое-кому. Монсоро страшно вскрикнул и вцепился руками в свои волосы. - Не вам ли? - прохрипел он. - Не вам ли, монсеньер? Ему стоило только протянуть руку, все еще сжимавшую кинжал, и клинок вонзился бы в грудь принца. Франсуа отступил. - Вы лишились рассудка, граф, - сказал он, готовясь позвонить в колокольчик. - Нет, я вижу ясно, говорю разумно и понимаю правильно. Вы сказали, что моя жена принадлежит кому-то другому, вы так сказали. - И повторяю. - Назовите этого человека и приведите доказательства. - Кто прятался сегодня ночью в двадцати шагах от ваших дверей, с мушкетом в руках? - Я. - Очень хорошо, граф, а в это время... - В это время... - У вас в доме, вернее, у вашей жены был мужчина. - Вы видели, как он вошел? - Я видел, как он вышел. - Из дверей? - Из окна. - Вы узнали этого мужчину? - Да, - сказал герцог. - Назовите его, - вскричал Монсоро, - назовите его, монсеньер, или я ни за что не отвечаю. Герцог провел рукою по лбу, и на губах его мелькнуло что-то вроде улыбки. - Господин граф, - сказал он, - даю честное слово принца крови, клянусь господом моим и моей душой, через восемь дней я укажу вам человека, который обладает вашей женой. - Вы клянетесь? - воскликнул Монсоро. - Клянусь. - Что ж, монсеньер, через восемь дней, - сказал граф и похлопал рукой по тому месту на груди, где лежала подписанная принцем бумага, - через восемь дней, или.., вы понимаете?.. - Приходите через восемь дней, вот все, что я могу вам сказать. - Хорошо, так даже лучше, - согласился Монсоро. - Через восемь дней ко мне вернутся все мои силы, а когда человек собирается мстить, ему нужны все силы. Он отвесил герцогу прощальный поклон, в котором нетрудно было прочесть угрозу, и вышел.