— Да, вы правы, невероятно, до чего короли похожи на обычных людей.
— Да, да, правда! Те, кто видел их вблизи, уже давно это заметили.
— Ну, если бы это замечали только те, кто их видит вблизи, было бы полбеды, — как-то странно усмехнулся незнакомец. — Но это начинает бросаться в глаза тем, кто постепенно от них отдаляется.
Гамен бросил на собеседника удивленный взгляд.
Однако тот, на минуту забывшись и по-своему истолковав услышанные слова, спохватился и не дал Гамену времени задуматься над сказанным; он поспешил вернуться к прежнему разговору.
— Это лишний раз подтверждает мою мысль, — заметил он. — Я считаю, что унизительно говорить "ваше величество" и "государь" человеку, который ничем не лучше других.
— Да не приходилось мне так его называть! В кузнице все это исчезало. Я его называл "хозяин", он меня — "Гамен"; правда, я обращался к нему на "вы", а он ко мне — на "ты".
— Ну да! А когда наступало время обеда или ужина, Гамена посылали поесть в лакейскую вместе с прислугой, верно?
— Вот и нет! Никогда этого не было! Наоборот! По его приказанию мне в кузницу приносили уже накрытый стол, и частенько, особенно во время обеда, он оставался со мной и говорил: "Пожалуй, я не пойду к королеве: тогда и руки мыть не придется!"
— Что-то я не совсем понимаю…
— Что же тут непонятного? Когда король работал со мной, когда он имел дело с железом, черт возьми, у него руки становились как у всех нас, и что же? Это не мешает нам оставаться честными людьми, верно? Ну а королева ворчала: "Фи, государь, у вас грязные руки!" Как будто, работая в кузнице, можно не испачкать рук!
— И не говорите! — подхватил незнакомец, — Просто ужас!
— Словом сказать, ему по-настоящему бывало хорошо или в его географическом кабинете, или со мной, или с библиотекарем; но думаю, что со мной ему нравилось больше всего.
— Ну и что? Для вас-то невелика радость быть учителем плохого ученика?!
— Плохого? — вскричал Гамен. — Ну нет, не скажите! Ему, знаете ли, не повезло, что он родился королем и вынужден был тратить время на кучу всяких глупостей, вместо того чтобы совершенствоваться в своем искусстве. Путного короля из него не получится, он для этого слишком честен, а вот слесарем он мог бы стать отменным! Там есть один… ух, терпеть я его не мог! Сколько же времени он отнимал у короля! Господин Неккер! Уж сколько из-за него времени ушло впустую, ах, сколько времени!..
— Верно, из-за его отчетов, а?
— Да, из-за этого вранья, этих детских сказочек.
— Ну и что же, дружище… а скажите…
— Что?
— Должно быть, вы недурно зарабатывали на таком ученике?
— Нет, вот тут вы как раз ошибаетесь, за это я и сердит на этого вашего Людовика Шестнадцатого, на этого отца народа, на этого вашего кормильца французской нации. Все думают, что я богат, словно Крёз, а я беден, как Иов.
— Вы бедны? Куда же он тогда девал деньги?
— Половину раздавал бедным, а другую половину — богатым, так что у него не оставалось ни единого су. Семейства Куаньи, Водрёя и Полиньяков вгрызлись в него как черви! В один прекрасный день он решил уменьшить жалованье господину де Куаньи. Тот подкараулил его под дверью кузницы. Выйдя на пять минут, король возвратился весь бледный и говорит: "Ах, Боже мой, я думал, он меня ударит". "А как же жалованье, государь?" — спросил я его. "Я все оставил по-старому, — отвечал он, — я ничего не могу изменить". В другой раз он хотел сделать королеве замечание за то, что она дала госпоже де Полиньяк приданое в триста тысяч франков для новорожденного; как вам это нравится?
— Ничего себе!
— Это еще не все! Королева заставила его дать пятьсот тысяч. Вы только полюбуйтесь на этих Полиньяков! Всего десять лет назад они были нищими, а теперь уезжают из Франции и увозят с собой миллионы! Не жалко было бы, если бы они хоть что-нибудь умели делать! А то ведь дай этим бездельникам молот да поставь их к наковальне — так они же не сумеют даже конскую подкову выковать! Дай им напильник и тиски — они не смогут винт для замка изготовить… Зато говоруны, кавалеры, как они сами себя называют. И вот толкнули короля на это дело, а теперь он должен вместе с господином Байи, господином Лафайетом и господином Мирабо выпутываться как сумеет. Уж я-то мог бы ему присоветовать что-нибудь путное, если бы он пожелал меня послушать, так нет же: мне, своему учителю, он назначил всего полторы тысячи ливров ренты, а ведь я ему друг, ведь я вложил ему напильник в руки!
— Да… Однако, когда вы с ним работаете, это все-таки какой-то приработок.