— Да, ваше величество, один.
Мария Антуанетта облегченно вздохнула.
Потом, словно устав сдерживаться, она прикрыла глаза и провела батистовым платком по лицу.
— И куда же вы едете? — опять спросила она.
— Ваше величество! — почтительно начал Шарни. — У короля, насколько я знаю, нет от вас секретов. Если королева пожелает, она может спросить у своего венценосного супруга и о цели моей поездки, и о том, куда он меня посылает. Я ни на минуту не сомневаюсь, что король скажет вам все.
Мария Антуанетта открыла глаза и с изумлением взглянула на Шарни.
— Зачем же мне спрашивать у него, если я могу обратиться с этим вопросом к вам? — спросила она.
— Потому что эта тайна не моя, а короля, ваше величество.
— Мне кажется, сударь, — высокомерно произнесла Мария Антуанетта, — что тайна короля принадлежит и королеве?
— Я в этом ничуть не сомневаюсь, ваше величество, — поклонился ей Шарни, — вот почему я осмеливаюсь утверждать, что король без малейших колебаний доверит эту тайну вашему величеству.
— Скажите, по крайней мере, едете вы за границу или остаетесь в пределах Франции?
— Только король может дать вашему величеству необходимые разъяснения.
— Итак, вы едете, — проговорила королева (чувство глубокой боли мгновенно возобладало в ней над раздражительностью, вызванной сдержанностью Шарни), — вы от меня удаляетесь, вы, несомненно, будете подвергать себя опасностям, а я даже не буду знать, ни где вы, ни что вам грозит!
— Ваше величество! Где бы я ни был, я буду, и в этом я могу поклясться вашему величеству, вашим верным слугой, преданным вам всей душою; с какими бы опасностями мне ни прошлось встретиться, они будут мне приятны, потому что я буду им подвергаться во имя двух коронованных особ, которых я чту больше всего на свете!
И граф поклонился, собираясь уйти и ожидая лишь разрешения ее величества.
Королева порывисто вздохнула, едва сдерживаясь, чтобы не зарыдать, и прижала руку к горлу, словно пытаясь удержать слезы.
— Хорошо, сударь, можете идти, — прошептала она.
Шарни еще раз поклонился и решительно шагнул к двери.
Однако в ту самую минуту, как он взялся за ручку, королева воскликнула:
— Шарни!
Граф вздрогнул и, обернувшись, побледнел: королева протягивала к нему руки…
— Шарни, — повторила она, — подойдите ко мне!
Он, пошатываясь, подошел к Марии Антуанетте.
— Подойдите сюда, ближе, — прибавила королева. — Посмотрите мне в глаза… Вы больше меня не любите, правда?
Шарни ощутил, как по телу его пробежала дрожь. Ему на мгновение показалось, что он теряет сознание.
Впервые эта высокомерная женщина, государыня, склонилась перед ним.
При других обстоятельствах, в другое время он пал бы перед Марией Антуанеттой на колени, попросил бы у нее прощения. Но воспоминание о том, что произошло между ним и королем, было еще свежо, и он сдержался. Призвав на помощь все свои силы, он сказал:
— Ваше величество! После того доверия, после тех знаков внимания, которыми осыпал меня король, я был бы поистине подлецом, если бы проявил по отношению к вашему величеству другое чувство, нежели безграничную преданность и глубокое почтение.
— Хорошо, граф, — ответила королева. — Вы свободны, идите.
Была минута, когда графа охватило непреодолимое желание броситься к ногам королевы; непобедимое чувство долга подавило, однако не задушило окончательно еще тлевшую в его душе любовь, которую он считал уже угасшей; любовь готова была вот-вот вспыхнуть с новой, неведомой дотоле силой.
Он бросился из комнаты, прижав одну руку ко лбу, а другую — к груди, бормоча про себя бессвязные слова, которые, однако, услышь их Мария Антуанетта, сменили бы ее безутешные слезы торжествующей улыбкой.
Королева провожала его взглядом в надежде на то, что он обернется и бросится к ней.
Но она увидела, как дверь распахнулась перед ним, а потом захлопнулась у него за спиной; она услышала удаляющийся звук его шагов в приемной, а затем в коридоре.
Спустя пять минут после его ухода, когда стихли его шаги, она все еще продолжала смотреть на дверь и прислушиваться.
Вдруг ее внимание привлек шум, донесшийся со двора.
Это был стук колес.
Она подбежала к окну и узнала карету Шарни, пересекавшую двор Швейцарцев и удалявшуюся по улице Карусель.
Она позвонила; явился Вебер.
— Если бы я не была пленницей в этом дворце и захотела отправиться на улицу Кок-Эрон — какую дорогу мне следовало бы выбрать? — спросила она.