— Значит, королева в самом деле приказала вам слушаться меня так же, как ее? — уточнил г-н де Шуазёль.
— Таковы собственные слова ее величества, господин герцог.
— Я очень рад, что вы помните это устное приказание; во всяком случае вот это же приказание в письменном виде; прочтите его, прежде чем я сожгу письмо.
И г-н де Шуазёль показал Леонару окончание только что полученного письма; тот прочел вслух:
"Я приказала моему парикмахеру Леонару слушаться Вас так же, как меня. Я еще раз повторяю ему это приказание".
— Вы все поняли, не так ли? — спросил г-н де Шуазёль.
— О господин герцог, можете поверить, — отвечал Леонар, — что и устного приказания ее величества было бы довольно.
— Ну, все равно, — сказал г-н де Шуазёль.
И он сжег письмо.
В эту минуту вошел лакей и доложил, что карета готова.
— Идемте, дорогой Леонар, — пригласил герцог.
— Как же я пойду? А бриллианты?
— Вы возьмете их с собой.
— Куда?
— Туда, куда я вас везу.
— А куда вы меня везете?
— За несколько льё отсюда; там вам надлежит исполнить особое поручение.
— Господин герцог, это невозможно!
— Как невозможно?! Разве королева не приказала вам слушаться меня так же, как ее?
— Верно, но как же быть? Я оставил ключ в двери нашей квартиры; когда брат вернется, он не найдет ни своей шляпы, ни плаща; а если я не вернусь, он не будет знать, где я. Кроме того, я обещал причесать госпожу де Лааге, она ждет меня, чему доказательством служит то, господин герцог, что мой кабриолет и мой лакей сейчас во дворе Тюильри.
— Ну, дорогой Леонар, это не беда! — засмеялся г-н де Шуазёль, — ваш брат купит новую шляпу и новый плащ; госпожу де Лааге вы причешете в другой раз, а ваш лакей, видя, что вы не возвращаетесь, расседлает вашего коня и поставит его в конюшню; наш же конь запряжен, и пришла пора ехать.
Не обращая более внимания на жалобы и причитания Леонара, герцог де Шуазёль приказал растерянному парикмахеру садиться в кабриолет и пустил коня крупной рысью к заставе Птит-Виллет.
Не успел герцог де Шуазёль миновать последние дома Птит-Виллет, как группа из пяти человек, возвращавшихся из Якобинского клуба, вышла на улицу Сент-Оноре; они двинулись по направлению к Пале-Роялю, и тут их внимание привлекла глубокая тишина этого вечера.
Эти пятеро были: Камилл Демулен, сам потом рассказавший об этом случае, Дантон, Фрерон, Шенье и Лежандр.
Дойдя до улицы Эшель и окинув взглядом Тюильри, Камилл Демулен заметил:
— Честное слово, не кажется ли вам, что в Париже слишком тихо, словно в покинутом городе? На всем пути мы встретили только один патруль.
— Дело в том, что приняты необходимые меры, чтобы освободить дорогу королю, — пояснил Фрерон.
— Как это освободить дорогу королю? — удивился Дантон.
— Ну, разумеется, — подтвердил Фрерон, — ведь сегодня ночью он уезжает.
— Ну и шутки у вас! — воскликнул Лежандр.
— Может, это и шутка, — не унимался Фрерон, — но меня предупреждают письмом.
— Ты получил письмо, в котором тебя предупреждают о бегстве короля? — удивился Камилл Демулен. — И оно подписано?
— Нет, без подписи; да оно при мне… Вот, читайте!
Пятеро патриотов подошли к наемному экипажу, стоявшему на улице Сен-Никез, и при свете фонаря прочли следующее:
"Гражданина Фрерона предупреждают, что сегодня вечером г-н Капет, Австриячка и двое ее волчат покинут Париж и присоединятся к г-ну де Буйе, нансийскому убийце, ожидающему их на границе".
— Посмотри, как удачно назвали: господин Капет, — заметил Камилл Демулен, — отныне я буду называть Людовика Шестнадцатого господином Капетом.
— И тебя можно будет упрекнуть только в одном, — прибавил Шенье, — дело в том, что Людовик Шестнадцатый — не Капет, а Бурбон.
— Ба! Да кто об этом теперь знает? — хмыкнул Камилл Демулен. — Один-два педанта вроде тебя, Лежандр! Капет — прекрасное имя, верно?
— А вдруг в письме содержится правда и сегодня ночью вся королевская шайка удерет? — заметил Дантон.
— Ну, раз уж мы оказались в Тюильри, пойдемте поглядим! — предложил Камилл.
Пятеро патриотов в веселом расположении духа прогулялись по Тюильри; возвратившись на улицу Сен-Никез, они увидали, как Лафайет, а вместе с ним весь его штаб входят во дворец.
— Клянусь честью, — воскликнул Дантон, — Блондинчик пошел укладывать в постельку королевскую чету; наша служба окончена, а его — только начинается! Спокойной ночи, господа! Кто идет со мной в сторону улицы Пан?
— Я, — отвечал Лежандр.
Группа разделилась.
Дантон и Лежандр перешли через площадь Карусель, а Шенье, Фрерон и Камилл Демулен скрылись за углом улиц Рогана и Сент-Оноре.
XXI
ОТЪЕЗД
Действительно, г-жа де Турзель и г-жа де Бренье приготовили ко сну и уложили королевскую дочь и дофина, а в одиннадцать часов вечера снова их разбудили и стали надевать на них дорожные костюмы, к великому неудовольствию дофина, который хотел одеться как мальчик и упрямо отказывался от платьица; в это время королева и мадам Елизавета принимали генерала де Лафайета и его адъютантов: г-на де Гувьона и г-на Ромёфа.
Этот визит был для них одним из самых неприятных, в особенности из-за подозрений, падавших на г-жу де Рошрёль.
Королева и мадам Елизавета гуляли вечером в Булонском лесу и вернулись в восемь часов.
Господин де Лафайет спросил у королевы, хорошо ли они гуляли; правда, прибавил он, напрасно они возвратились так поздно: он опасался, как бы вечерний туман не повредил ее величеству.
— Вечерний туман в июне! — рассмеялась королева. — Да где же я его возьму, разве что прикажу сделать его нарочно, чтобы скрыть наш побег… Я говорю "чтобы скрыть наш побег", так как полагаю, что слухи о нашем отъезде все еще ходят.
— Дело в том, ваше величество, что об этом отъезде говорят больше, чем раньше, — прибавил Лафайет, — и я даже получил сообщение, что он состоится сегодня вечером.
— О! Держу пари, что эту приятную новость вам принес господин де Гувьон, не правда ли?
— Но почему же я, ваше величество? — покраснев, спросил молодой офицер.
— Просто мне кажется, у вас есть во дворце лазутчики. Но вот у господина Ромёфа их нет, и я уверена, что он соблаговолит за нас поручиться.
— И в этом никакой особой моей заслуги не будет, ваше величество, — согласился молодой адъютант, — ведь король дал Национальному собранию слово не покидать Париж.
Теперь покраснела королева.
Они перевели разговор на другую тему.
В половине двенадцатого г-н де Лафайет и его адъютанты попрощались с королем и королевой.
Однако г-н де Гувьон, нисколько не успокоившись, вернулся в свою комнату во дворце; там он застал своих друзей начеку и, вместо того чтобы сменить посты, приказал усилить наблюдение.
Господин де Лафайет отправился тем временем в ратушу успокоить Байи относительно намерений короля, если, разумеется, у Байи были какие-нибудь опасения.
Когда г-н де Лафайет ушел, король, королева и мадам Елизавета позвали слуг, чтобы те, как всегда, занялись их вечерним туалетом, по окончании которого вся прислуга в обычное время была отпущена.
Королева и мадам Елизавета помогли друг другу одеться. Платья их отличались небывалой простотой, а шляпы были широкополые, совершенно закрывающие лица.
Когда они были готовы, вошел король. Он был одет в серый сюртук, на голове у него был небольшой паричок в букольках, который в те времена называли париком в стиле Руссо; кроме того, на нем были короткие оболоты, серые чулки и башмаки с пряжками.
Вот уже неделю камердинер Гю, одетый в точно такой же костюм, выходил через дверь покоев г-на де Вилькье, эмигрировавшего еще за полгода до того, и шел через площадь Карусель на улицу Сен-Никез; это делалось из предусмотрительности, чтобы жители привыкли к тому, что одетый таким образом господин каждый вечер проходит мимо них, и чтобы король не привлек к себе их внимания в решающий день.