Результатом этого бесчинства стало только то, что княгиня принудительно переехала в покои в подвальном помещении, спешно переделанные из кладовых. Быть может, они не такие комфортные, зато на дверях пудовые запоры и нет бьющихся и хрупких предметов.
Кроме этого, выяснилось, что Генрих озаботился не только условиями содержания Ирмы, но и тем, как дальше быть государству. Объявить Ирму недееспособной – всё равно, что сказать всем и каждому, что место на княжеском троне свободно. А желающих туда сесть за пределами государства было предостаточно. Вот и думали умные люди, как быть дальше.
Я равнодушно пожала плечами: мысли об каком-то общем благе мне в голову никогда не приходили, я больше о нашем собственным пеклась. Выяснилось, что я была без сознания целых двое суток, лекарь приезжал, не нашёл никакой особой болезни в пострадавшем организме и заверил моего супруга, что моей жизни ничего не угрожает. Единственными его рекомендациями были больше отдыхать, гулять и получать преимущественно положительные эмоциями. И если с первыми, проблем не возникло, то с последними было не всё так просто. Издалека, из собственного окна, наблюдала за тем, как в простую карету без гербов ранним утром посадили что-то злобно верещавшую Ирму, её сопровождение предпочло передвигаться отдельно, далее было скомканное прощание, пожелание счастливого пути, и Её Высочество со свитой покинуло нас. М-да, прямо скажем, эта спешка мало напоминала то торжественное прибытие, с которым мы встречали приезд княгини. И, если статс-дамы сочли за труд даже попрощаться со мной, то принцы, уже не в столь презрительной манере, что раньше, изъявили услышать ещё пару моих историй на прощание.
Граф же после того, как скинул со своих плеч заботы по содержанию безумной княгини, решил ревностно соблюдать строгие предписания лекаря, самолично окунувшись в домашние хлопоты, так что я, чуток оклемавшись, бездумно бродила по округе. При этом частенько ловила себя на мысли, что местом своих прогулок предпочитаю видеть то самое озеро. Во время прогулок иногда компанию мне составлял Дитрих или его гувернёр. Генрих же, углубившись в хозяйственные и домашние проблемы, всё больше напоминал того равнодушного аристократа, который недовольно поморщился, столкнувшись со мной впервые взглядом. Нет, его поведение было безупречно. Он крайне вежливо желал мне доброго утра, встречаясь со мной за завтраком, беседовал на отвлечённые темы, как и любой другой малознакомый человек, и целовал мне ручку на прощание перед тем, как отправиться на покой. И ни грамма заботы и даже некоей теплоты, однажды промелькнувшей между нами… Должно быть, со стороны наш брак казался безупречным!
Я же, мучимая столь непривычным для меня ничегонеделанием (даже привычной встряски от генерала не было, он решил, от греха подальше, не покидать своих комнат), обследовала каждый уголок дома в сопровождении Магды. Девчонка полагала моё занятие странным, но допустимым чудачеством. Мол, к чему госпоже графини знать все эти недостойные её внимания места? Как то: холодные кладовые с продуктами, каморки для уборочного инвентаря, пустующие комнаты западного крыла, где раньше жила графиня Тильда, а ещё гаже – все подвальные клети да пыльный чердак, на котором и вовсе, ничего полезного не сыщешь.
Вот именно на чердаке мы сейчас и находились. Только пыльным его никак нельзя было назвать: экономка своё дело знала хорошо и везде царила идеальная чистота и порядок.
- А это что за помещение? – спросила я у Магды, показав на перегородку, отделявшую часть чердака от основного помещения.
Та равнодушно пожала плечами, сказав, что фрау Марта, наверняка, знает лучше, а ей оно и неинтересно никогда было. Бодро прибежавшая экономка подтвердила, что она действительно знает, что там находится, за закрытой дверью. И нет, это никакой не секрет. Просто там лежат портреты славных предков господина графа. Часть внизу, в парадных гостиных, а часть вот, тут. А что за замком, так и это понятно – чтобы краски не поблекли да холсты не рассыпались. Тут же открыла мне неприятно скрипнувший замок и удалилась.
В небольшой каморке царил полумрак и была пустота, если не считать тёмных коробов, в которых были упакованы полотна. Не обращая внимание на тихо причитающую горничную, переживающую по поводу испачканного платья, я подняла ближний ко мне короб. Вытащив из лотка первую картину, уставилась на красивую, чуть надменную статную молодую женщину, изображённую на ней. Она была изображена в саду, среди прекрасных цветов, но даже это не смягчало холодности дамы. Мне не нужно было смотреть на подпись внизу портрета, я уже догадалась, что вижу перед собой маменьку моего дражайшего супруга. Та же отстранённость во взгляде, тот же высокий лоб и яркие, невероятно глубокие синие глаза.