— Чем я могу быть интересна?! — Ларичева искренне возмутилась.
— Вот те раз. Милая Ларичева, я давеча доказал вам, что вы неповторимы. И себя познать легче, чем других, а писать о том, чего не знаешь, не понимаешь — тоскливое занятие.
— Тоскливо — так и не читайте.
— Вот и обиделись. А вы бросьте, бросьте выполнять домашнее задание. У вас же есть какие-то манящие сферы! Затаенные причем. А вы все бросаете на алтарь воспоминаний либо делаете неуклюжий подарок подружкам по роддому. Да они вас еще обругают за искажение фактов… Припишете ей кесарево сечение. А у нее не было операции кесарево сечение… Знаете, люди так мелочны, что их просто не стоит описывать. Сморите выше… Я вижу, что совсем рассердил вас. Вы, кстати, обедали?
— Да я и не хочу! Подумаешь…
— Захотите.
Они пришли под светлые своды столовой под самое закрытие. Губернаторов поставил подносы и повел переговоры с поваром Ирой. Спустя томительных десять минут задуренная до не могу Ларичева покорно ела достойный лангет и запивала его пивом.
— Ужас какой, — бормотала она.
— О чем вы? Невкусно? — Губернаторов как будто издевался.
— Как? Пиво среди бела дня! Шеф как увидит… Забугина тоже…
— Ваш шеф уехал в администрацию. А перед Забугиной вы как-нибудь оправдаетесь.
— А перед совестью?
— Выпейте еще стаканчик и совести как ни бывало. А я хозяин жизни, мне можно все. Да, еще два слова о домашних заданиях. Может, вы боитесь мужа? Он заглядывал в ваши листы?
— Да он терпеть их не может. Тоже говорит, что примитив. Сериал для поклонниц Будулая.
— Отлично. Вы должны написать что-нибудь эротическое.
— Про любовь? Да я и так…
— Не про любовь, а про постель. Выскажитесь без свидетелей, тогда и посмотрим на вас. Дайте себе волю, наконец.
— Ну, и кто это напечатает?
— Да уж, городская бульварная газетенка не напечатает. Так напишите в стол. Вы еще голос не обрели, а уж волнуетесь, что не напечатают.
— Раз не обрела, к чему эти разговоры?
— Чтобы обрели.
— Я не понимаю, зачем вы меня порабощаете?
— Отнюдь. Я вас раскрепощаю!
— Ничего себе. Бежала, искала начальника, горела трудовым энтузиазмом, а через полчаса влипла в нелепую дискуссию и напилась некстати пива.
Холеное, благородное лицо Губернаторова за окнами зеркальных очков было равнодушно. Он под руку вывел Ларичеву из обеденного зала и учтиво поцеловал в шею.
— Простодушное дитя, — сказал он.
И свернул величественно в свой АСУПовой (а-суповой, так шутила Забуга) отсек.
— Тебя не было больше часа, — сказала мстительно Забугина. — Костюм лежит без движения, а ты…
— Я ходила обедать с Губернаторовым.
— Как? А динамика износа оборудования?
— Обойдется. Я — личность, и у меня есть своим личностные задачи.
— Вот как! — Забугина завсплескивала руками. — Будем принимать Губернаторова по три раза в день в целях психотерапии. А я уж испугалась, что ты с этим грязным электриком любезничаешь…
Ларичева промолчала. Она пыталась притворяться. Надо было притворяться, чтоб не били по больному месту слишком часто.
Она пошла за шкаф, померяла костюм. Простой покрой. Коричнево-болотный цвет. На плече с левой стороны аппликации листьев. Ух ты, как стильно. А Забугина-то как хлопочет, ну, просто руки опускаются. Да, это лучшая подруга…
— Забугочка, ты вообще…
— А ты за меня держись. Будешь настоящей женщиной.
Ларичева рассеянно улыбалась. Она-то сидела с Губернаторовым, но думала про Упхолова.
СТИРКА ПОД РИЕНЦИ
Все сроки, намеченные Радиоловым для принесения рукописи, прошли, и в выходные Ларичева, швырнув куру в скоровару, засела за компьютер. Дочка нехотя сходила в магазин за хлебом и отправилась дежурить с братцем на деревянную горку.
— После того, как ты жениха для Синди не купила, я уже сколько раз ходила в магазин и гуляла с ребенком. Учти, я все тебе делала, а ты мне нет, мамочкин.
Она села на качели и подавала мальчику указания, как и куда надо влезть, на какую высоту… А Ларичева не понимала, куда делся файл. По поисковику обнаружила в противоположном конце. Вспомнила, набрала в грудь побольше воздуха, и… Через полчаса обнаружила, что все пошло латынью! “Не мой день, явно!”
В это время Ларичев подозрительно долго рылся в шкафу.