Александр Големба
ГРАМШИ
Вместо пролога
Не так уж много воды утекло с тех пор, как Виктор-Эммануил был провозглашен королем Италии. Новое королевство возникло весной 1861 года, а примерно девять лет спустя был взят Рим: впрочем, столицей объединенной Италии он был объявлен еще весной шестьдесят первого года. И вот прошли десятки лет, а единство страны во многом остается пока еще единством чисто государственным, юридическим, административным. Италия неоднородна, немонолитна, а подлинное ее объединение, органическое, есть дело грядущего. Италия еще будет сильной, еще станет отечеством народа и для народа, а не чиновничьим государством, раздираемым бесчисленными противоречиями. Он, Антонио Грамши, хотел бы дожить до этих дней, увидеть все это своими глазами. И пусть его активная жизнь была насильственно прервана, пусть он в тюрьме, отгорожен, изолирован от людей и мира. Все равно его не сломить!
«Мы должны на двадцать лет лишить этот мозг возможности работать!» — сказал когда-то государственный обвинитель. Нет, прокурор Изгро не добился своего! Антонио Грамши жив, он мыслит, и раздумья его еще вырвутся из этих неколебимых стен. Недавно он прочел письма Сильвио Спавенты, патриота из Абруцц, депутата неаполитанского парламента. Спавента, по моде тех времен, несколько сентиментальничал. И все-таки ему нельзя отказать в мужестве и выдержке: мятежник из Абруцц пробыл в тюрьме целых одиннадцать лет! Неаполитанская жандармерия изловила Спавенту и взяла его под стражу. Странное дело, но этими жандармами вполне мог командовать его, Антонио Грамши, дед, полковник жандармерии. А теперь он, Антонио, заперт в этих четырех стенах. Он сидит в тюремном замке в Тури, охраняемый карабинерами короля Виктора-Эммануила III, потомка короля Карла-Альберта, современника Спавенты.
Королевство существует вот уже скоро семьдесят лет — привычное, хрестоматийное, с почтовыми марками и церемониальными маршами, с покорными и непокорными парламентариями (а одним из этих строптивых парламентариев был и сам Антонио Грамши), королевство почти реальное, номинальное во всяком случае. Ибо король царствует, но не управляет, а вся государственная власть находится в руках дуче — Бенито Муссолини, человека с иезуитскими глазами и выпирающей нижней челюстью, в прошлом ниспровергателя устоев, социалиста-максималиста, который оказывал немалое влияние на молоденьких, совсем еще зеленых левых интеллигентов в те дни, когда Грамши был еще студентом Туринского университета. А потом Бенито стал шовинистом. А еще чуть позже он отбросил розовый камуфляж и начал отчаянно преследовать былых товарищей — социалистов. Неплохо сказал о нем старый Серрати; «Муссолини — это кролик, но феноменальный кролик: он умеет рявкать!» Ну, этот рявкающий феномен еще когда-нибудь получит по заслугам. Да, Грамши слаб и болен, силы его надорваны. Но мысль работает по-прежнему четко и ясно. Трезвая, отточенная мысль Антонио Грамши.
Он явился на свет в эпоху, когда кое-кому казалось, что история будет развиваться чрезвычайно медленно. Так думало поколение отцов, пришедшее на смену дедам — инсургентам и конспираторам середины прошлого века. Так думал и Франческо Грамши, человек старого закала, весьма далекий от политики, не слишком-то задумывавшийся над так называемыми «проклятыми вопросами». Франческо Грамши был представителем мало романтического поколения, не революционер и не ретроград, а просто скромнейший обыватель, мелкий служащий, регистратор в медвежьих углах Сардинии, которая и сама была медвежьим углом тогдашней Италии. Франческо Грамши, чиновник, обремененный многочисленным семейством, жил небогато даже и по скромнейшим сардинским понятиям. Предки его были родом с Балкан. Они бежали из Эпира давным-давно, тому уж скоро век… Итак, Франческо тянул свою канцелярскую лямку, не размышляя много ни об истории, ни об искусстве, ни о высокой политике: сперва в Алесе, потом в Гиларце, совсем уж захолустном местечке, хотя и славилась Гиларца удивительно красивыми старинными церквами. Считалось, что время застыло, если не вовсе прекратило свое течение. А в дни, когда оно зашагало в сапогах-скороходах, поколение, к которому принадлежал исполнительный регистратор, уже понемногу сходило с исторической сцены.
«Сардиния — остров, и каждый сардинец — остров на этом острове», — так говорят итальянцы. Множество веков, множество бурь пронеслось над Сардинией, множество племен пыталось насадить здесь свою культуру. Древнейшие обитатели острова были, по-видимому, иберийцы. Но и финикийцы и карфагеняне оставили на нем следы своего пребывания. Римлян сменяли вандалы, вандалов — византийцы. На смену византийцам пришли сарацины. Впрочем, им так и не удалось утвердиться на сардинской земле. Арабов сменили пизанцы и генуэзцы. Потом Сардиния перешла под власть Арагонской династии, в начале XVIII века досталась Австрии, а затем Савойскому дому. И только уже в 1861 году, с образованием Итальянского королевства, королевство Сардинское (со столицей в Турине, то есть на материке) исчезло с политической карты Европы. Остров был беден до чрезвычайности. Существовала кое-какая промышленность, горная в частности, да еще кустарное ткачество и мелкие промыслы. Основными занятиями жителей острова были земледелие и скотоводство. Овечий сыр и шерсть, хлеб и масло — вот главные статьи вывоза.
Антонио Грамши [1](Антонино, или Нино, как называли его родные и друзья) родился в Алесе, в провинции Кальяри, 23 января 1891 года. Ребенку дали первое имя Антонио, а к нему присовокупили еще имена крестившего его священника и восприемника: Себастьяно и Франческо.
Антонио Грамши, выдающийся деятель международного коммунистического движения, был итальянцем по духу и по языку, но он никогда не переставал чувствовать себя сардинцем, человеком, всем сердцем привязанным к земле, породившей, вспоившей и вскормившей его.
Пробуждение
Антонио сидел на веранде и прилежно рисовал. Рисовал и раскрашивал. Он возился с этой упрямой картинкой уже давно и все никак не мог добиться желаемого совершенства. Это была одна из целой серии картинок, связанных воедино неким сквозным сюжетом; цепь иллюстраций, посвященных невероятным похождениям страшного козла Барбабукко; сей коварный козел внезапно, буквально из-за угла, нападал на своих взрослых недругов или на ребятишек, которые так любили его дразнить; он, этот ужасный козел, заставал их врасплох, бодался отчаянно, словом, зазевавшимся от него здорово влетало.
Антонио так увлекся своим творчеством, что не видел и не слышал, что происходило вокруг него на белом свете.
Внезапно раздавшийся над ухом голос мамы Беппины вернул его к действительности.
— Слушай, Нино, тебе надо учиться дальше, надо поступать в гимназию. Что ты на это скажешь?
Антонио молчал. Ему нечего было возразить, его мечтой было продолжать учение.
Потом он промолвил:
— Но ведь в Гиларце-то нет гимназии?
Мама Беппина сказала:
— Пойдешь в гимназию в Сантулуссурджу. Гимназия Карта-Мелони. Это километров восемнадцать отсюда. Мы тебя там пристроим у одной тамошней жительницы — да я тебе о ней как-то рассказывала, — у Джулии Обину, — она еще у доктора служила прежде — и хорошо, и недорого, и люди честнейшие — люди в двадцать четыре карата! Ну, а на каникулы будешь приезжать к нам как маркиз какой-нибудь, а то ведь и пешочком можешь прогуляться; ну, это летом, ты у нас ходок известный, а на рождество — в карете; а я уж тебе таких паннетоненапеку к рождеству — ты любишь паннетоне?!
Да, Антонио обожал сладкие хлебцы — паннетоне и очень сожалел, что есть их полагается только раз в году, а именно в сочельник.
Антонио любил паннетоне и еще нежнее любил свою маму Беппину. И он с огорчением покидал ее, но жизнь брала свое, жизнь звала его, она не стояла на месте, и надо было вступать в нее во всеоружии.
Мясник Таниэлле отдал своего отпрыска в гимназию, и все другие деревенские богачи поотдавали туда своих ребят, и конторщику Франческо Грамши никак нельзя было отставать от них.
Франческо Грамши, уж к слову будь сказано, претерпел в эти годы множество всяческих неприятностей и передряг, пострадал от нежданной ревизии и лишился службы, обвиненный (несправедливо, как оказалось впоследствии) в халатности, недостачах и прочих чиновничьих прегрешениях. Недостача была мизерная, но бедный синьор Грамши все-таки угодил под суд и несколько лет даже пробыл в заключении. Мама Беппина скрывала от детей отцовские несчастья: ну, от старшего — Дженнаро — уже ничего было скрыть невозможно, а вот младших она уверяла, что папа Франческо поехал проведать бабушку Терезу… Скрывалось это и от бабушки Терезы — письма свои к ней Франческо посылал сперва жене, и та опускала их в Гиларце гиларцского штемпеля ради…