Шаги в кухне моментально стихли.
— Рон?
Он опустил глаза, таращась на сапоги Гермионы и гадая, как не заметил их в первую же минуту. Снова поднял голову, натыкаясь на пристальный взгляд: выглянув из кухни, Гермиона некоторое время смотрела на него, а потом, не сказав ни слова, качнула головой, призывая к себе. Он почувствовал, как по телу разливаются одновременно липкая паника и домашнее тепло.
Корча смешные рожицы и причмокивая во сне, Роза мирно сопела в люльке-коконе, и Рон поневоле остановился возле нее, жадно всматриваясь, впитывая щемящую нежность. В душе его в последнее время царили разрушительные ураганы, но место дочери было рядом с ним — или, во всяком случае, в его доме.
— Привет, — сказал он наконец, не отрывая взгляда от крошечного пухлощёкого личика, но обращаясь к Гермионе.
— Она спит.
— Я вижу, — осторожно отозвался Рон. — Что, эм… Давно вы тут?
— Достаточно.
Ему очень хотелось спросить, видела ли их мать, но он прикусил язык: не хотел бестактностью вызвать бурю — а в том, что она притаилась где-то, он почти не сомневался. Поэтому просто продолжил смотреть на дочку — та дышала тихо-тихо, почти бесшумно, но в полной тишине было слышно ее безмятежное сопение.
Рон вдруг понял, что никогда не задавался всерьез вопросом: на кого она больше похожа? Он знал, что и его родители, и Грейнджеры наверняка не раз влюбленно рассматривали малышку, приписывая ей черты то одного, то другого члена семьи, но сам всегда оставался от этого в стороне. Кроме, пожалуй, одного раза, когда кто-то заявил, что Роза похожа на Джинни в таком же нежном возрасте. Рон тогда пришел в шок: представить эту полностью зависящую от них с Гермионой кроху такой же энергичной задирой, какой была его сестренка, он совершенно не мог. А ведь она вырастет когда-то, не скоро, но станет самостоятельной.
Он не мог себе позволить не участвовать в ее жизни.
Рон поднял голову с твердым намерением сказать это вслух, но осекся, едва открыв рот: всё это время Гермиона наблюдала за ними, и — он почти мог поклясться! — у нее в глазах стояли слезы.
— Гер…
— Мы так больше не сможем, Рон, — сказала она тихо, но твердо. С силой потерла один глаз рукой (значит, не показалось) и сделала глубокий вдох. — И я так больше могу, и тебе… И ты тоже вряд ли счастлив.
— Все так сложилось, что… — он даже не знал, что хотел сказать. Гермиона подняла ладонь и мотнула головой.
— Как мы до такого дошли — это уже другой вопрос. Ничего не изменишь, Рон. Но у нас есть обязательства, на нас ответственность перед всеми — и перед Розой, и перед родителями…
Он подумал, что Гермиона сейчас вздохнет и скажет, что смирится со всем и вернется, — и его сковало ужасом.
— Но и перед собой тоже! — торопливо вставил он. Собственный голос показался слишком громким и резким, и Рон испуганно покосился на Розу. Ничего. — Я имею в виду… нельзя… насильно. Это будет несправедливо по отношению к нам с тобой.
— Я знаю, — ровно кивнула Гермиона и наморщила лоб. — Мы поживем пока у моих родителей, а потом я найду нам с Розой хорошее местечко, — проговорила быстро, почти на одном дыхании. — Ты прав… — она повела рукой, словно не желая повторять его слова. — Ты прав. Нельзя… Все изменилось, Рон, мы сами изменились. Я просто не представляю, как еще можно… разрешить эту ситуацию.
Она поджала губы, и Рон, не выдержав, снова отвел взгляд. Обычно прямолинейная, сейчас Гермиона обходилась недомолвками и общими словами. Он знал, что ранил и оттолкнул ее, и она не сможет больше воспринимать его таким же, как раньше, но ему даже не приходило в голову, что ей противно. Тошно.
Вот до чего они дошли.
— Я тоже не представляю, — пробормотал он, лишь бы не молчать, но слова прозвучали беспомощно и повисли в воздухе. — Гермиона…
— Ты ведь обычно знаешь, чего хочешь. Почему ты так долго не был уверен, Рон?
Вопрос ударил наотмашь, как пощечина: Гермиона действительно хорошо его знала. И не так уж важно было, о чём именно она спрашивала. Ему не нужно было говорить, кого он выбрал или выбрал бы, или что хочет делать со своей жизнью, или как так вышло, что… Он хотел сказать: он уверен, что любит ее — и он был уверен, но, наверное, все-таки… не был.
Гермиона между тем как будто и не ждала ответа:
— Я пришла сказать, что… Сначала я думала, что нам нужно попытаться. Рози нужен отец, а я ведь даже… — она почти рассмеялась, не истерично или зло, а действительно фыркнула, — у меня ведь даже не получается тебя по-настоящему ревновать! — Это заявление сбило Рона с толку, но он и слова вставить не успел. — Но мы не можем. Слишком поздно.
Он сглотнул.
— Спасибо, что сказала это лично, — только и смог произнести. — Я всегда ценил твою решимость и нежелание сдаваться.
Помедлив, Гермиона кивнула, будто соглашаясь с его словами, и сделала два неторопливых шага вперед, в сторону детской кроватки. Рон подавил желание попятиться, когда она оказалась слишком близко, но не стал дотрагиваться до нее: Гермиона вовсе не выглядела так, будто нуждалась в том, чтобы он ее обнял или дружески похлопал по плечу.
Она подняла Рози, кинула на Рона короткий взгляд и вышла.
***
Перед самой дверью запыхавшийся Рон остановился, несколько раз медленно выдыхая. Потоптался, собираясь с духом. Уже неделю Малфой не появлялся в Аврорате, и если поначалу это ещё можно было списать на какую-нибудь простуду или хотя бы желание просто залечь на дно и отсидеться дома, пока всё не утрясётся, то теперь Рон всерьёз забеспокоился. Вообще-то Малфою такое поведение не было свойственно — он не прятался даже когда эта шумиха вокруг его ориентации только поднялась, так с чего бы ему начать делать это теперь? Спрашивать у кого-нибудь о нём Рон опасался, поэтому, как только они с Гермионой окончательно прояснили свои отношения, он бросился по знакомому адресу, решив наведаться лично.
По привычке воровато огляделся, но площадка выглядела как обычно, только почему-то казалось, что царящая вокруг мёртвая тишина сегодня особенно сильно давит на уши. Списав всё на волнение и разыгравшееся воображение, Рон отмахнулся от всяких глупостей и громко постучал в дверь, остро жалея, что вернул тогда Малфою ключи: ему срочно, позарез требовалось увидеть его, убедиться, что всё в порядке. А потом сжать в объятиях и говорить-говорить, объяснить наконец всё без утайки и недомолвок, все терзавшие страхи и сомнения… выпросить прощение, ведь он так виноват — струсил, предал, бросив его одного разбираться со всем этим.
«Тоже мне, будущий аврор, — с горькой усмешкой подумал он и постучал ещё громче. Нахмурился, когда из-за двери так никто и не отозвался, и заколотил кулаком со всей силы. Пытаться открыть дверь магией было бесполезно, и ему ничего больше не оставалось, кроме как стучать и ждать. — А ещё в Гриффиндоре учился, позорище».
— Молодой человек! — раздался вдруг совсем рядом недовольный голос, и Рон от неожиданности подпрыгнул как укушенный, резко разворачиваясь. Справа, в дверном проёме второй на площадке квартиры стояла худосочная старушка в старомодном наряде. Она строго прищурилась сквозь очки и поправила совершенно седые волосы, уложенные в аккуратный пучок. — Почему такой шум? Вы что тут делаете?
— Да я это… м-м… — Рон стушевался и неопределённо махнул рукой, вдруг осознавая, что понятия не имеет, был ли знаком Малфой вообще со своими соседями. — Тут вот мой сослуживец живёт, мне бы…
— А-а, так вы к мистеру Малфою? — старушка посветлела лицом и широко улыбнулась. — Такой приятный был юноша, — доверительно поделилась она и сентиментально вздохнула. — Вежливый, обходительный, нынешняя молодёжь совсем не такая! Как жаль, что он съехал, я переживаю — вдруг заселится кто-нибудь не…
— Как — съехал?! — Рон вытаращил глаза. — Зачем?
— Откуда же мне знать? — пожала плечами старушка. — Съехал, ещё три дня назад. Пришёл ко мне, объяснил, что его по службе перевели на другое место — он ведь работал в полиции. Ах, — она закатила глаза, — такой молоденький — и уже полицейский сержант! А может, даже скоро станет инспектором… — Тоскливо вздохнув, Рон нетерпеливо заёрзал на месте, и старушка очнулась от своих хвалебных излияний: — О, простите, что это я! Разумеется, вы и сами всё знаете, раз вы его коллега. Вечно я как начну что-то…