Так прошли те полтора часа, в течение которых «Восток» совершил полный оборот вокруг Земли. Московское радио сообщило о благополучной посадке космического корабля в заданном районе.
Только сейчас, пожимая руку Братчикова, Синев отметил, что и Алексей взволнован, хотя умеет, черт возьми, держаться, привычно занимаясь будничными делами.
Вошел секретарь парткома Реутов.
— Народ собирается у столовой, митингуют.
— Ясно. Пойдем к народу, — сказал начальник строительства и, обращаясь к Синеву, добавил: — Теперь наши хлопцы горы сдвинут!
Это были совсем еще молодые люди. Ну кто из них втайне не надеялся совершить что-нибудь из ряда вон выходящее, чтобы заговорил весь мир? Для того они сюда и приехали. И что же? Скоро год, как они здесь, в степи, а чуда не произошло. Да разве это подвиг, — жить до половины зимы в палатках, долбать мерзлую землю ломом, когда ее не берет ковш экскаватора, расчищать в метель железную дорогу, когда застревают в выемках снегоочистители, или день и ночь возить бут на Сухую речку, чтобы спасти плотину от вешних вод? Все это судя по книгам, уже было в тридцатые, сороковые годы. Все это, судя по газетам, бывает на стройках и сейчас. Где ж тут героизм? Простое, ученическое повторение пройденного. В лучшем случае старательное подражание старшим. В молодости хорошо бы замахнуться на такое, на которое раньше никто и не замахивался. Вот почему весть о том, что на орбиту выведен космический корабль с человеком на борту, произвела особое впечатление на сверстников Гагарина. Людей, поживших на свете, это потрясло, осчастливило, заставило их снова переоценить длинный ряд минувших лет. А людей, начинающих жизнь, это окрылило, вскинуло ввысь, распахнуло перед ними совершенно незнакомое поле деятельности. За каких-нибудь девяносто минут, потраченных на первый виток вокруг Земли, появилась принципиально новая мера подвижничества. И коммунизм, который до сих пор был досягаем лишь для мысли, стал доступен и для чувств. Ну, конечно, Гагарину завидовали все, старались отыскать в его жизни какой-нибудь исключительный факт, который бы помог понять случившееся. Но ничего такого не было: будущий космонавт учился в ремесленном, готовился стать рядовым рабочим и вышел на Млечный Путь из трудовых резервов. Значит, дорога к звездам берет свое начало в самых обыкновенных мастерских. Значит, любой, если есть терпение, осилит эту небесную дорожку. В конце концов, каждый так или иначе, несмотря на громадность происшедшего, остро ощутил свою причастность к этому событию, и связь истории с простым делом каждого становилась уже вполне естественной.
Синев приглядывался к ораторам, сменявшим друг друга на грузовике, который служил трибуной: они говорили о космосе и цементе, о космической эре и апрельском плане, о межпланетных кораблях и простоях самосвалов. А Федор Герасимов, выступая вслед за Реутовым, сказал, что его бригада завтра же переселится в палатки, уступив общежитие семейным людям, приезжающим по оргнабору на площадку.
Братчиков, довольно улыбаясь, энергично пожал руку бригадиру: ему понравилась речь Герасимова, который с такой завидной легкостью решил одну из самых деликатных проблем стройки.
День выдался высоким. С утра дул низовой ветер, выплескивая из балок остатки жиденького тумана; но потом он сдал дежурство верховому ветру, и тот, в свою очередь, взялся за генеральную уборку неба, припорошенного белесой пылью. К обеду все в мире засияло по-весеннему — и ковыльная степь, и лазурная вышина.
День выдался маршевым. Утро, начавшееся последними известиями, физической зарядкой и популярной песенкой, вдруг изумило всех небывалой новостью, вслед за которой грянула походная музыка, время от времени перемежаемая краткими радиограммами из космоса.
День выдался работящим. И хотя до обеда люди отрывались от своих занятий, чтобы послушать радио, переброситься несколькими словами, даже устроить летучий митинг, нормировщики отметили в нарядах рекордную выработку.
Вечером в красном уголке общежития собралась вся бригада Герасимова. Теперь она мало чем отличалась от г р а ж д а н с к и х: ребята давно сменили защитные брюки и гимнастерки на штатские костюмы, кирзовые сапоги — на рабочие ботинки, потрепанные шинели — на ватные пиджаки, которые на стройках почему-то называют бушлатами.
И только Миша Перевозчиков, мечтавший стать офицером и с легкой руки Арефьева прозванный «Суворовым, попавшим под разоружение», — только он один и щеголял в военном.
— Начальник строительства дает надо две штабные палатки, — сказал Федор. — Сегодня выберем местечко, а завтра вечером переселимся.