«Вы чувствуете вину перед моим прадедом?»
Прямой вопрос обескуражил Милана. Он давно не думал о Джеке Флейворе, но как оказалась права его правнучка — чувство вины еще лежало в подсознании тяжелым грузом.
«Наверное, да» — признался Милан.
«Знаете, Князь, у нас говорят: Нет худа без добра! Мой прадед получил от вас не только „худо“, но и добро. Вы научили его передаче мыслеобразов, гипнозу. Последний полет в космос стал для него чертой, за которой началась новая, не менее интересная жизнь. Он написал мемуары. Жаль, я не могу передать их вам. Прочитав, вы бы перестали чувствовать себя виноватым. Там только слова благодарности неизвестному инопланетянину, о котором ему позже рассказал его друг Курлясов. Он рассказал обо всем, как было на самом деле. А Джек Флейвор пишет о том, как вы под личиной русского космонавта помогали ему преодолевать гипнотическое воздействие, как учили жить, развивая свои скрытые способности. Так что, забудьте о вине, и живите с легкой душой!»
«Спасибо, Мари. Вот видишь, не только инопланетяне могут учить, но и земляне тоже! -
Милан не видел лица девушки, но почувствовал ее улыбку. — До свидания, Мари! Мы будем ждать обновления сообщества Земли!»
«До свидания, Князь!»
Планетарные модули, один за другим, взмыли вверх и, блеснув в потоке лунного света серебристой обшивкой, исчезли из поля зрения наблюдателей, затерявшись среди звезд Млечного Пути.
Три человека молча сидели у экрана телевизора, превратившись на время трансляции встречи с инопланетянами в слух и зрение. Родители гордились дочерью, украдкой друг от друга смахивая слезы счастья, хотя, не только счастья, но и горечи! Горечи от разлуки, навсегда, на всю оставшуюся жизнь. Потому они буквально впитывали в себя каждое слово Людмилы, запоминали каждый ее взгляд, жест, улыбку. Но ничто не длится вечно, и встреча закончилась. Последним кадром во весь экран телевизора операторы показали инопланетян на фоне трех кораблей, приплюснутыми шарами маячившими за их спинами. Люда, улыбаясь, изо всех сил махала рукой и потом, когда они один за другим исчезали в прямоугольнике света, дочка махала и кричала «Мама!» до тех пор, пока ее, приобняв за плечи, не втянул внутрь высокий мужчина с красивым и мужественным лицом.
— Миш, а ведь Люда какая была студенткой — взбалмошная, острая на язычок, — так и осталась, ничуть не изменилась, только глаза… — проглатывая слова, еле сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, промолвила Лена.
— Да, с голубыми было лучше, хотя, и так красивая и молодая, как девчонка.
— А я что говорю — студентка! А муж какой! Ты видел? Жаль, внучка не увидим, должен быть красивым. Люда сказала, что он очень умный, умнее любого землянина.
Михаил, отворачиваясь, глотал слезы.
— Слышь, землянин? — Лена нежно обняла его.
— Эх!.. — Миша выдохнул, да так резко, словно хотел вместе с отработанным воздухом, освободиться и от страданий.
Сын присел перед родителями на корточки. От внимательного взгляда Паши не могли спрятаться ни боль, ни сомнение, ни страдание.
— Ну, и что вы теперь, так и будете слезы лить, как по покойникам? — он решил не церемониться, а раз и навсегда положить конец оплакиванию сестры и бабушки. — Кто вам мешал? Почему отказались лететь с ними? А?
Мать опешила от такого вопроса.
— Как почему, Паша? Ты что такое говоришь? Если бы ты не отказался, мы бы тоже, а так… как же я тебя одного могла оставить здесь, навсегда?! Ты что, сын, как ты можешь?..
— А вот тогда нечего слезы лить! Раз ради меня остались, значит, и жить будете ради меня!
— Ты с матерью как разговариваешь? От горшка два вершка, сопли утри сначала! — отец разозлился. Он уже давно не слышал от сына подобного тона. Казалось, что подростковые амбиции остались в прошлом, ан, нет — вон как заговорил! Да в такой момент! — Мать пожалел бы…
— Пап, не сердись, мам… Что ж мы теперь так и будем друг друга жалеть? Давайте вот чай попьем, поговорим. Мне ваша помощь нужна, раз уж вы здесь, то есть, раз мы вместе.
— То-то же!
Хоть и резок был сын, а его слова возымели действие. Мать пошла на кухню. Но и оттуда мужчины услышали приглушаемые всхлипы. Она брала в руки чашку, которую совсем недавно держала дочка, полотенце, которым вытирала руки, смотрела на ровный ряд вымытых тарелок, поставленных наоборот, не с той руки, как обычно ставила сама Лена. Все вещи еще хранили тепло рук дочери, и мать снова видела ее улыбающееся личико здесь, рядом с собой.
— Мам, — Паша кинулся было на кухню следом, но отец удержал его.
— Не надо, оставь ее, пусть погорюет немного. Женщинам это надо, — сам крякнул в кулак, будто откашливаясь. — Скажи-ка мне лучше, ты-то почему отказался лететь с ними? Я не ожидал от тебя, не ожидал…