— Он что-то говорит, — заметил Демид, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце.
Хрип существа отдаленно напоминал слова, но из-за перерезанной глотки, сломанной шеи и размозженного лица разобрать их было просто невозможно.
— Я слышу крик. В нем заперта душа, — произнесла Коваленуапа.
Демиду показалось, что ее голос дрогнул. Впервые за все время их знакомства.
— Это человек?
— Больше нет. Это клетка. В ней бьется душа. Я слышу ее крик.
Дикарка опустилась на колени и прикрыла глаза. Покачиваясь словно в трансе, она бормотала что-то на своем языке. Демид увидел, как ее лицо исказилось гримасой боли и страдания, но в следующий миг разгладилось, вновь став прежним. Однако он мог поклясться, что в тот момент Коваленуапа была похожа на извивающегося перед ней бледнокожего человека.
— Я нашла для него ход. Он свободен, — заявила дикарка. — Но их много.
Фармагул перестал дергаться. Его тело начало стремительно разлагаться, как будто природа торопилась нагнать упущенное. По мостовой потекли бледно-розовые ручейки с зеленоватыми разводами, унося с собой кусочки тающего трупа. Вскоре от него остались лишь обтянутые рваной бледной кожей кости, наполовину разъеденные собственной кровью, да пузырящаяся лужа, источающая отвратительный трупный смрад чумного лазарета.
— Кого много? — запоздало спросил Демид, отвлекшись от ужасающего зрелища.
Коваленуапа не ответила ему. Она стояла на коленях и бормотала слова, понятные лишь Мадзунту. Девушка мягко изгибалась в мистическом танце, который поражал первобытной феерией, но в то же время был скован неразрушимыми цепями неподвижности. Обсидиановый нож, зажатый в изящную и сильную руку, опасно скользил по телу дикарки, не причиняя ей никакого вреда. Полированный острый осколок даже не повредил ни одного волокна на просторной рубахе, подаренной Коваленуапе кем-то из женщин колонии, хотя он с легкостью рассекал человеческую плоть.
— Подчинитесь верховному правителю Маною Сару…
Демид резко обернулся на утробный голос. Он принадлежал бледнокожему существу, некогда бывшему женщиной. Фармагул вышел из старого поста стражи у городских ворот и направился в сторону дикарки и фасилийца, оставляя за собой пунктир из алых капель, которые срывались с окровавленных рук.
— Что вы такое? Кто такой Маной Сар? — выкрикнул Демид, доставая погрызенный ржавчиной боевой кинжал, который ему вручили перед выходом из Бухты Света.
— Настал новый порядок. Пришла эра…
С городской стены спрыгнул очередной бледнокожий, частично разрушив потрепанную баррикаду. Фасилиец отскочил в сторону, прикрывая голову от летящих во все стороны обломков.
— Коваленуапа, тут опасно!
Демид хотел было потрясти ее за плечи, но не рискнул — дикарка до сих пор продолжала свой опасный танец с ножом и могла навредить сама себе, если ее так грубо потревожить.
— Пришла эра идеального человечества. Подчинитесь…
Из дома неподалеку вышел еще один фармагул. Затем с крыши упал четвертый, из подворотни выполз пятый, волоча за собой перебитые ноги, а затем показались остальные. Их становилось все больше и больше. Сломанные конечности, пробитые головы, рассеченные тела, волочащиеся по мостовой внутренности, сквозные дыры в телах — они не замечали своих кошмарных ранений и медленно брели к цели, почти синхронно бормоча одни и те же фразы:
— Починитесь верховному правителю Маною Сару… Эра идеального человечества… Старая власть и несовершенные люди должны быть уничтожены… Подчинитесь…
Вскоре вокруг Демида и Коваленуапы собралась внушительная толпа бледнокожих существ в изорванной одежде, забрызганной своей и чужой кровью. Выругавшись, фасилиец стиснул рукоять кинжала и приготовился умереть. В конце концов, он дальше всех зашел в выполнении миссии Комитета — здесь есть чем гордиться. Правда, павшие товарищи с "Отважной куртизанки" погибли зазря. Да и как-то обидно в шаге от успеха встретить смерть непонятно от чего…
"Но почему твари способные на нечеловеческую скорость двигаются так медленно? — подумал Павий и посмотрел на дикарку, плавно изгибающуюся в таинственном танце. — Неужели это ее рук дело?.."