– Чем вы занимаетесь в этой жизни? О чем думаете?
– Не знаю. Кажется, ничем и ни о чём. Всё, что мне нужно, это поле и лошади.
– Хотите увидеть её итог?
– Да.
– Представьте, что умираете.
Пауза. Салфетки? Нет, не понадобятся.
– Я в том же замке. В комнате темно. Я – седой старик, лежу на широкой кровати, две свечи горят в изголовье.
– Что вы чувствуете?
– Ничего. Ни боли, ни страха. Жду, когда всё закончится. Ждать надоело.
– Есть мысли о том, какой была эта жизнь?
– Бесполезной. Я ничего не делал и не сделал. Только смотрел, как ветер волнует траву. Но это было красиво. И мне казалось, что я один мог это видеть. Больше никто.
– Жизнь-созерцание. Теперь попробуем перейти к действию. Вы летите назад, дальше и дальше. В другую жизнь. Кем вы себя видите?
– Темнокожим. Южные острова. Нас четверо, мы тащим к воде пирогу. Ночью она перевернётся, мы все утонем.
– А сейчас день?
– Да, мы выходим в море рыбачить. Но я знаю, что к ночи начнётся шторм, и мы не успеем вернуться.
– Вы помните свой последний день?
– Нет. Я уже вижу ночь. Мы – в воде, над нами купол лодки, наполненный воздухом. Самодельный фонарь – огонёк, закрытый с четырёх сторон пластинками из дерева от ветра, – плавает на поверхности воды и не гаснет. Мы уходим под воду, в темноту. Странно, мы – рыбаки, почему же никто из нас не умеет плавать? Свет все дальше, вода разрывает лёгкие изнутри. Всплываю наверх, словно по воздуху. Поднимаюсь над водой, подсвеченный огоньком горб пироги ещё качается на волнах. Лечу выше, к звёздам, извиваясь в полёте, как дракон или воздушный змей. Мне легко.
– Белый свет впереди видите?
– Да.
– Попробуйте попасть в воронку белого света. Вы там одна?
– Да, я внутри.
– Как ваше имя?
– Клео. Но никто не зовёт меня по имени. Меня не ждут здесь. Мне будто уже всё объяснили, а я, как ребёнок, не верю и продолжаю спрашивать почему-почему-почему. И, находясь внутри света, ищу доказательства его существования. Как в моём повторяющемся сне, где смотрю на море, на солнечные блики, пляшущие на поверхности воды. Знаю, что вода прохладная, хочется освежиться, войти в неё и поплыть, но почему-то всегда остаюсь на берегу. Не решаюсь.
– Море – это жизнь. Где ты в нём, таков ты и в жизни: на берегу, вплавь, на корабле или под водой.
– Почему я не могу войти в воду? Почему рыбаки не умели плавать?
– Спросите себя. Задайте вопрос в пустоту белого света.
– Семь цветов мира или радуга вместе сливаются в белый. Вот почему так больно глазам. Моменты времени, в которые стучится вечность. Необъяснимые приступы счастья от её созерцания. Дар видетьбелый свет. Не знать, но чувствовать, что он есть. Француз ничего после себя не оставил, но видел поле так, как его видит ветер. Рыбак знал, что утонет, но без страха вышел в море, а на последнем вздохе запомнил мерцающий огонёк над водой. Они оба видели что-то над миром. Я это вижу. Но никогда не смогу выразить, передать кому-то ещё. Будь я художником, пришлось бы выставлять на суд зрителей белые пустые полотна. И каждый смотрящий испытывал бы свою встречу с вечностью. Или не видел бы ничего.
Салфетки кончились. Слезы на белой коже казались каплями молока.
август 2010
СКВОЗЬ АСФАЛЬТ
The drama is inside us, it is us
(« Libera me». Alex Majoli)
Я могу написать тысячи слов. Ты не вернёшься. Я могу дать обет молчания. Ты всё равно не вернёшься. Дождливый, промозглый ноябрь. Как же в нём неуютно! Одной. Без тебя. Ты не найдёшь меня. Не увидишь. Я заблудилась в ночных переулках-оборотнях и не знаю, ни куда, ни что дальше. Фонари не горят, и приходится идти на ощупь в вязкой темноте. Вздрагиваю от звука своих же шагов, подворачиваю ногу, падаю. До ближайшего проспекта далеко, как до рассвета. Но денег на такси нет, да и не возьмёт никто с разбитыми коленками в порванных колготках. Плохо, что посветить нечем: зажигалка покоится на дне лужи шагов сто назад. Есть ещё спички. То есть одна. И стена. Шершавая. Можно чиркнуть спичкой о стену, прикурить и осмотреться. Но никто не будет целовать царапину на стене, даже если Джон Фанте[8] – мой любимый писатель.
Ты не чувствуешь, не помнишь меня больше. Ты не вернёшься.
– Есть место на Земле – Полинезийские острова Лайн, где время обгоняет нас на целые сутки. (В кадре – карта с часовыми поясами, крупным планом – флажок в маленькой точке в Тихом океане). Там люди живут в нашем завтрашнем дне. Провожают солнце раньше всех и вечно сожалеют об упущенных возможностях и несбывшихся мечтах. Простившиеся, но не прощённые. И если бы можно было остановить время, то только там, на закате. И тогда они всё бы успели. И мы тоже. Как тебе такое начало?
– Круто. А кем я буду?
– Фотографом, как и хотел.
– А это достаточно романтично? Может, лучше писать стихи?
Летний Камергерский, кафе, солнечные блики в бокале красного вина. Ты торопливо подсел ко мне за столик, раскидав по нему листки с детскими закорючками. И торжественно, на выдохе произнёс:
– Хочу снять фильм о своей жизни! А ты поможешь мне написать сценарий.
Тебе двадцать пять, и ты слишком наивен, если думаешь, что кому-то будет интересна твоя жизнь. Или мне нужно придумать её тебе интересной? Жизнь искателя и романтика? Конечно же, вслух я этого не говорила. Сегодня пишем уже пятую версию.
…Ты стоишь на крыше небоскрёба, вглядываешься в тревожное море ночных огней, впитываешь звуки никогда не спящего города. «Нет, ты не Байрон, ты другой»…
…Ты влюблён в девушку с обложки журнала «Vogue», которая между ботоксом и педикюром пишет стихи…
…Ты мечтаешь о далёких островах будущего, куда в финале вы с ней уезжаете остановить закат твоей волшебной камерой, чтобы люди могли жить и любить друг друга вечно…
Сценарий твоей жизни… Самому не смешно? Может, лучше поедим мороженного и погуляем?
Расплавленная Москва, асфальт тает под ногами, мороженное – в руках. Пыль, духота. А у тебя широко распахнутые карие глаза и загнутые ресницы, как у оленёнка Бемби в мультиках, и белые сладкие капли на рукаве. Наверное, умеешь удивляться.
– Сколько фильмов снято по твоим сценариям?
– Нисколько, никому они не нужны. Десять отказов в почте от ведущих кинокомпаний. И один – от самого Щербакова. Могу распечатать и повесить над рабочим столом как переписку с великими.
– А мне понравилось про убийцу. Мрачно. Но лихо закручен сюжет. Может, он не понял, кто убил?
– Цитирую дословно: «Настоящий художник способен увидеть драму в скучной жизни соседей по лестничной клетке, а убийц нам своих хватает».
– И поэтому ты согласилась писать для меня?