Мы вскочили на лошадей в мгновение ока, не позаботившись ни о поклаже, ни о сёдлах. Нам едва хватило выдержки, чтобы негнущимися руками отвязать коней от импровизированной древесной привязи. Прижимаясь к их холкам, мы пустили лошадей в безумный галоп, не заботясь ни о разбитой дороге, не о ледяном ветре, хлещущем в лицо. Окружавший нас лес превратился в мрачный калейдоскоп, в который чьи-то шаловливые ручки смеясь налили чернил. Тёмные, будто высеченные из ночного небосвода силуэты мелькали по бокам, обмазанные лунным светом, и были похожи на безумных язычников-эльфов, упивающихся своим богопротивным таинством. По правую руку всё также возвышались каменистые холмы, слившиеся в серый мазок.
И только грохот копыт по разбитой дороге, только хриплое дыхание уставших за день лошадей.
Тугудук-тугудк. Тугудук-тугудк.
И зловещий, инфернальный гол охотничьего рога за спиной.
Эдвин что-то прокричал мне, обернувшись через плечо. Он шёл на полкорпуса впереди меня, но свист в ушах не давал мне ничего расслышать.
— Что?!
— Как? Как их бить?!
Память вскипела, словно буйное море, с готовностью выуживая для меня обрывки воспоминаний и школярских знаний. Дикий Гон был настолько редким явлением, что его изучению отводилось до преступного мало времени. Просто потому, что выживших, способных внятно рассказать о произошедшем, почти не оставалось.
— Доспехи! — крикнул я, лихорадочно вспоминая лекции в Ордене. — Бейте по доспехам. Как только оболочка даст трещину, души освободятся.
— И всё?
Я усмехнулся, несмотря на ужас ситуации. Как будто этого мало было. Всадники Гона путешествовали между нашим миром и Инферно по тайным тропам, известным только Милитантам Армии. Их доспехи, некогда простая сталь и железо, закалились в адском пламени, обрели крепость, с которой не могло справиться ни одно человеческое оружие. И души несчастных, навечно закованные в собственные латы, были вынуждены подчиняться своим тёмным поработителям, неся смерть, разрушение и месть. Кавалькада рыцарей, закованных в броню цвета «пурпура узурпаторов»[2], играючи бы сокрушила отряд Белых Храмовников, окажись тот у неё на пути.
Но рыцарей-меченосцев на старом тракте не было. И никто не мог выиграть для нас время на побег.
А рог тем временем вновь протрубил. На этот раз гораздо ближе к нам.
Гон приближался.
Неожиданно, дорога лихо взяла влево. Лошади, разгорячённые скачкой, едва сумели вписаться в поворот, чуть не улетев в придорожную канаву. Однако сразу за поворотом лес, до того бывший полноправным хозяином здешних мест, вдруг расступился. Перед нами лежала голая каменистая земля с редкими побегами травы или тонкими стволами чахлых деревьев, непонятно за что цеплявшихся корнями.
Бешеная скачка неожиданно вывела нас к предгорьям Гномьих гор. В любой другой момент я бы обрадовался, это значило, что до Журавлиного перевала оставалось всего ничего, но…
Но проклятый рог никак не хотел затыкаться!
Он был уже совсем близко, почти сразу за поворотом. Уже не эхо доносилось до моих ушей, но сам звук, громовой и зловещий. Настолько же безучастный к нашим жалким потугам, насколько может быть безучастен лёд или булатное железо. Мы не могли убежать от Гона, это было вне человеческих сил. Адские кони несли своих всадников в броне из пурпурного железа без всякой усталости. Эти звери были в Инферно, вдыхали широкими ноздрями его горячий воздух, шкурой ощущали густые капли ненависти к роду человеческому, что росой оседала на их шкурах. Это были не скакуны, о нет. Это были натуральные звери с хищно горящими глазами, больше напоминавшие гончий. Сейчас, хозяин-охотник. Сейчас, уже немного. Нагоним.
Я буквально слышал их мыли, чувствовал их всем своим существом, каждой каплей крови. Они сливались с топотом их демонических копыт, выбивавших из камня искры.
Догнать.
Убить.
Разорвать.
Что-то серое вдруг мелькнуло на периферии зрения. Плоский каменный холм, больше похожий на выбитый зуб, возвышался в небольшом отдалении от дороги, как раз недалеко от проплешины ельника. На него вполне можно было вскарабкаться по крутой круче. Конечно, кони бы обломали ноги, но в этом и был наш шанс.