— К бою! — резко произносит офицер, и младший сержант, широко шагнув правой ногой, снимает с плеча автомат, ложится на землю и изготавливается к стрельбе. Сделано все четко, без единого лишнего движения.
— Молодец, товарищ Литвиненко! — произносит офицер. — Уложились в пять секунд…
Польщенный похвалой Владимир улыбался. На лице его можно прочитать молчаливое: «И чего в этом, товарищ капитан, особенного? В такое же время уложатся и остальные пограничники моего отделения. Отрабатывали упражнение все вместе». Но похвала остается похвалой, и услышать ее всегда приятно. Однако можно отлично знать материальную часть оружия, уметь безукоризненно заряжать автомат и быстро изготавливаться к стрельбе, но все пойдет насмарку, если не будут поражены мишени. Пограничник обязан метко вести огонь.
На командном пункте другой офицер руководит стрельбой. По его команде воины выходят на огневой рубеж, по его же команде появляются из укрытия на несколько секунд зеленые мишени. С командного пункта видно, как землю вспарывают пули, а пораженные мишени крутятся на черенке. Один за другим возвращаются с огневого рубежа пограничники и докладывают о результатах стрельбы. Поверяющий доволен. В его журнале стоят в основном «пятерки» и «четверки». «Троек» мало.
Вялой походкой возвращается с огневого рубежа рядовой Богдан Верескун. Он не поразил мишени. Отделение зароптало:
— Эх, мазила! За полгода стрелять не научился. Ныть только на «отлично» умеешь… Да это он нарочно. Назло командиру…
— Прекратите обидные реплики! — прикрикнул Литвиненко и подошел к Верескуну: — Не расстраивайся, Богдан. Так получилось от волнения. Важно не промахнуться, когда придется стрелять по настоящей цели.
— Не бойся, командир, — Верескун нарочито сделал ударение на последнем слове. — Случится бить по настоящей, моя рука не дрогнет. — Он резко повернулся, намереваясь идти к месту чистки оружия.
— Подожди, — остановил его Владимир. — Давай поговорим.
— Я вас слушаю, — уклонился Богдан от товарищеского тона.
— Зачем же так? Что из дома пишут?
Верескун исподлобья посмотрел на Литвиненко.
— Всякое пишут…
— А все-таки?
Богдан медлил с ответом.
— Пишут, например, чтобы я брал пример с Владимира Литвиненко, который дослужился уже до младшего командира…
— Ну, и бери, — шутливо сказал Владимир.
— А я не хочу, — откровенно и зло отрезал Богдан. — Противны все, кто здесь выслуживается.
— Служить бы рад, выслуживаться тошно, — не меняя дружеского тона, перефразировал Владимир пословицу и серьезно добавил: — Выслуживаться и честно служить — понятия разные…
— «Действуй по уставу, — завоюешь честь и славу». Это ты мне хочешь сказать? Пустая фраза. «Твой командир — наставник и друг». А что, если этот командир выскочка, карьерист и нисколько не умнее тебя? Все равно подчиняйся, да? Противно. Понимаете, товарищ Литвиненко, противно?!
— Кто себя считает умнее других, тот уже не умен, — Владимир начинал выходить из равновесия.
— Я не глупее тебя.
— Не глупее, — согласился Владимир, — но капризнее и ленивее. За это тебя и не любят в отделении.
— Ты ребят настроил против меня.
— Напраслину несешь. Наоборот, я за то, чтобы мы были все дружны. На границе иначе нельзя. Нам доверили…
— Знаешь, Литвиненко, — перебил его Верескун, — надоели мне эти высокопарные слова. И вообще отстань от меня по-хорошему. — Он повернулся и размашисто пошел под навес.
Владимир его не остановил. Он видел, как Верескун раздражен, понимал, что говорить с ним о чем-либо не время.
Через полчаса отделение младшего сержанта Литвиненко сдавало физическую подготовку. Солдат решили пропустить в алфавитном порядке. Из строя вышел низкий и полный Борис Абрикосов, На учебном пункте он вызывал общий хохот, когда выполнял упражнение на снарядах. Неуклюжий и малосильный, солдат беспомощно висел на перекладине, смешно болтал ногами, не умея подтянуться. Литвиненко, тогда еще рядовой, взял над ним шефство, и парень у всех на глазах за полгода заметно подтянулся. Перед итоговой проверкой Борис больше других проводил свободное время на спортивной площадке. И все же Абрикосов считался в отделении слабым.
Вот он разбежался, на мгновение остановился, метнул гранату.
— Точно! — раздался голос из шеренги. — Молодчик, Боря!
А «молодчик» тем временем бежал дальше, поднялся на бум и, балансируя, как эквилибрист, успешно преодолел его. Впереди многозигзагный проход, высокий забор, стена с окном. Трудную полосу препятствий Абрикосов преодолевает без ошибок и укладывается в короткое для него время.
— Хорошо! — подытоживает офицер. Солдаты захлопали в ладоши, и лишь Богдан не шелохнулся. Его слегка прищуренные глаза придавали лицу хитрое выражение.
— Рядовой Верескун!
— Я! — отозвался Богдан и вышел из строя.
Владимир пристально наблюдает за его действиями. Побежал вяло, гранату бросил как бы нехотя — она не долетела до цели. Не преодолев бум, долго карабкался на забор, а когда подбежал к стене, поверяющий махнул рукой — время истекло.
— Притворяется он, товарищ командир! — крикнул Абрикосов. — Верескун лучше меня все может делать…
Богдан шел к отделению без тени смущения, с тем же хитрым прищуром глаз.
— Встаньте в строй, — спокойно сказал Литвиненко. Он не разделял мнения рядового Абрикосова.
«Что творится в последние дни с Богданом?» — беспокойно думал Владимир. Зная его слабые стороны, младший командир уловил в поведении Верескуна новое — браваду и одновременно растерянность.
Жизнь на заставе шла своим чередом. Она не ограничивалась службой, работой и учебой. Молодежь в любых условиях остается молодежью. Парни дружили, смеялись, шутили, бывало и ссорились между собой. Так живут, всюду, где собирается молодежный коллектив. Кто-то над кем-то пошутил, ловко сострил — все посмеялись над неудачником. И никто в отделении Литвиненко серьезно не обижался на шутки товарищей, никто, кроме Верескуна. Владимир переговорил с солдатами, убедил каждого, что шутить над Богданом не следует — такой уж, мол, у него характер и он, Верескун, сам этому не рад. Помня, что неодинаковые сердца бьются под стандартными куртками, Литвиненко большую роль отводил индивидуальному подходу. По его просьбе комсомольский вожак заставы дал Богдану поручение — выступить на диспуте по теме «Как я готовлюсь стать защитником социалистического Отечества». Верескун молча положил бланк комсомольского поручения в карман бушлата. Младший сержант облегченно вздохнул. Он надеялся, что Богдан увлечется этим вопросом, хорошо подготовится, выступит интересно, и ребята в отделении изменят к нему отношение.
…Только самому Верескуну было известно, с каким настроением он шел в эту ночь в наряд, о чем думал, что вынашивал, на что уже решился.
Старший наряда Литвиненко не любил нытиков и хлюпиков — с ними плохо нести службу. Сам ревниво относясь к охране границы, он хорошо познал цену войсковой дружбы, товарищества и взаимопомощи. Случилось как-то, что его напарник, рядовой Сергей Морозов, в наряде занемог. Младший сержант на себе пронес его несколько километров по горному участку, где не проехать ни на машине, ни на коне.
А сегодня с ним шел на охрану границы Верескун, самый трудный солдат отделения. Владимир, казалось, сделал все, чтобы улучшить отношения с бывшим одноклассником. Ан, нет, Богдан шагал за его спиной мрачный, насупленный.
Доверчиво подставляя Верескуну спину, Литвиненко думал о многом, но не допускал мысли, что здесь, на правом, фланге, у изгиба контрольно-следовой полосы, где границы двух государств сходятся наиболее близко, сзади прогремит автоматная очередь.
Расстрелянный в упор Владимир Литвиненко медленно повернулся, спросил: «За что?» и рухнул на землю…