— Напрасно вы так, дедушка, аллаха хвалите, — опять заговорил Владислав, видимо, по молодости своей не догадываясь, как грубо наступает на больное место собеседника. — Зря перед ним преклоняетесь. Религия — опиум народа.
— В коране сказано, что всякий, кто неправедными устами богохульствует, покарается аллахом за содеянное.
— Вы, дедушка, меня не поняли, — солдат привстал на колено. — Я говорю, что всякая религия: мусульманская, христианская или еще там какая, — яд для народа. И ваш коран, и нашу библию написали не святые, а попы, ишаны. Так людям они затуманили мозги, что до сих пор от пережитков старого не отделаемся. Подумать только: девушку в Средней Азии, как вещь, как ишака, за калым продавали. До чего же дики законы шариата!
Вулканом закипело в груди старика. Он готов был взять неверного за шиворот и энергично показать ему дорогу за порог.
— Я понимаю, понимаю, дедушка, что вам трудно сразу отказаться от аллаха. Но могу завтра же вам доказать, что ни бога христианского, ни мусульманского аллаха нет вообще.
Плюнул старик с досады, отвернулся, но любопытство взяло верх. Этот сосунок берется доказать невозможное. Удобный момент его проучить.
— Завтра, говоришь?
— Угу. Могу начать сегодня.
— Начинай.
— Пожалуйста, — Владислав встал. — Вот вы, дедушка, можете всю ночь молиться, просить аллаха, чтобы он завтра не затмил солнца. У вас ничего не получится. Завтра в полдень светило все-таки померкнет. И не тучи его закроют, а луна. Несколько минут будет темно.
Старик ухмыльнулся в бороду.
— Только аллах один знает, что будет завтра, и не смеши меня, парень, своими небылицами.
— Не аллах, а я, комсомолец Владислав Морозов, говорю вам точно — закроется.
Берды-ага никогда грамоте не учился, а в силу этого, разумеется, газет не читал. Никто ему из аульчан о предстоящем неполном солнечном затмении не говорил — то ли забыли, то ли не решились. Старик был уверен в своей правоте и, уже внутренне торжествуя победу, сказал;
— Я сбрею свою седую бороду, если завтра луна закроет солнце. А что ты сделаешь, парень, если так не будет?
— Будет, — ничего не обещая, сказал за друга Мерген.
— Но если не закроет, тогда чтоб вашей ноги здесь близко не было! — сердито сказал старик.
— Договорились, дедушка…
Берды-ага провел ночь в томительной бессоннице. Разбередил в нем русский пограничник старую рану, заныла она тупой непрерывной зубной болью, щемя сердце. Намеревался ведь он тогда срубить голову бойкому всаднику в выцветшей гимнастерке, но тот ловко развернул коня и их шашки скрестились. Легко отогнул красноармеец его руку и так яростно замахнулся, что Берды невольно съежился, думал конец. Ан нет, сильного удара у пограничника не получилось, словно раздумал, словно пожалел… И до чего же они между собой похожи, тот и этот, вчерашний гость. «Луна закроет солнце! — Берды-ага трижды звучно прищелкнул языком. — Вот додумался, шайтан!».
А светлый шайтан и его смуглый друг, как и обещали, появились у дома Джумаевых к полудню. В руках они держали закопченные осколки стекла.
— Через пять минут, дедушка, начнется затмение, — поздоровавшись, сказал Владислав и протянул старику стеклышко. — Через него хорошо наблюдать.
Берды-ага отмахнулся от пограничника, как от мухи, но остался стоять на месте. Без малого сутки он ждал этого момента, а пять минут подождет. Вышла Сона в темных очках. Сняла их, легким кивком поприветствовала гостей и встала рядом с дедом.
— И ты думаешь, что сейчас солнце закроется? — Берды-ага скосил глаза на внучку.
— Конечно, дедушка. Об этом по радио объявляли. В нашей республике будет частичное солнечное затмение.
— Никто воли аллаха наперед знать не может, — упорствовал старик, не желая брать всерьез чье-то предсказание. Он никак не мог уразуметь, что за подвох подстраивает ему неверующая в аллаха молодежь.
Вдруг небо чуточку посерело, словно туча крылом прикрыла краешек солнца.
— Началось! — объявил Мерген.
Берды-ага вскинул голову — в небе ни облачка, бездонная лазурь. А вокруг заметно серело. Словно по команде, истошно закричали ишаки, замычали коровы, залаяли и завыли собаки.
Старику сделалось не по себе. Он почувствовал легкую дрожь во всем теле. Что бы все это значило? Не конец ли свету? Но рядом стояли пограничники, Сона. Они весело разговаривали, издавали восторженные возгласы. Они все знали наперед, они ничего не боялись.
— Посмотрите, дедушка! — Сона поднесла к его глазам очки.
Не выдержал Берды-ага, взглянул и забыл обо всем на свете. Никакого подвоха не было: на красный диск солнца темным пятном серпа наползала бледная луна.
Не проронив ни слова, завороженным стоял старик, обеими руками вцепившись в очки. Ничего не нашелся сказать он и после, когда веселый беловолосый пограничник озорно спросил:
— Прислать, дедушка, парикмахера или сами бороду сбреете?
Не дернулся, не вздрогнул Берды-ага, когда Владислав положил на его плечо руку и снисходительно сказал:
— Ладно, дедушка. Учитывая вашу хроническую неграмотность, бороду трогать не будем…
— Но согласно договору, — добавил Мерген, — вы не запрещаете нам навещать ваш дом…
Приближалась осень. Заторопился Сапар-ага со свадьбой, на словах расщедрился:
— Чего, сосед, тянуть нам время? Давай скорее породнимся. Девушки с Йылгая глаз не сводят. Выбор товара большой. Но я верен своему слову. Да и Соне уже восемнадцать исполнилось. Пора птичку сажать в клетку. За калымом дело не встанет. Дам верблюдицу стельную, пять баранов…
Молча слушал соседа Берды-ага и, как от боли в животе, морщился.
— В наш сельмаг дорогие ковры текинские завезли, — верещал сосед, — во всю стену можно вешать. Хочешь в счет калыма куплю за восемьсот рублей?
Берды-ага пристально посмотрел на соседа и неожиданно предложил:
— Купи у меня ишака.
— Ишака?! — не понял его Сапар-ага, растерялся. Кто же сейчас ишаков продает? К какому делу их нынче пристроишь? У Йылгая есть мотоцикл с коляской, коль потребуется, автомашину приобрести можно…
А Берды-ага, не дождавшись ответа, не по-старчески, широко и бодро, зашагал к магазину.
На другой день все в селе знали, что скуповатый на деньги старик Джумаев купил самый дорогой ковер, за полторы тысячи. А кто-то распустил слухи о том, что приобрел его Берды-ага для внучки, потому что красавица Сона собирается выйти замуж за пограничника. Слухам верили и не верили, но на всякий случай молодежь стала исподволь готовиться к комсомольской свадьбе.
ОЧЕРКИ
Это было в Кушке…
оселок Моргуновка, что расположен в пяти километрах от Кушки, имеет любопытную историю. В конце прошлого столетия, когда южная граница почти не охранялась, царское правительство решило переселить сюда украинцев, прошедших службу в армии. Выбор пал на Волчанский уезд Харьковской губернии. Бывших служивых соблазнили необозримыми земельными просторами Туркмении, и они потянули за собой семьи.
На пустыре, близ речушки Кушка, за один год образовалось селение. Его назвали по имени генерала Куропаткина — Алексеевским. Переселенцам выделили земельные участки, за выкуп дали коней. А чтоб пограничный поселок не очень беспокоили чужеземцы, каждому двору выделили по берданке.
Украинские крестьяне трудиться умели, и вокруг селения заколосились пшеничные и ячменные поля, зазеленели бахчевые, зацвели сады, во дворах появились скот и птица. Вскоре к Кушке из Мары провели железную дорогу.
Вот с этого момента отчетливо и помнит себя Иван Моисеевич Чернявский.