Закончить он не успел: в этот самый момент речь юного поэта была самым грубым образом прервана кулаком Герберта, прилетевшим ему точно в зубы. Истории известно немало случаев, когда представители рабочего класса подобным образом демонстрировали своё пренебрежительное отношение к заслугам интеллигенции.
Мать вскрикнула и вскочила, вмиг позабыв об усталости.
Генри отшатнулся. Поднёс руку к щеке, поднял удивлённые глаза на брата.
– Ты что, Гер?.. – ошарашенно произнёс он.
Герберт стоял над ним, по-прежнему сжав кулаки. Лицо его искажала ярость.
– Не мешки ворочать, говоришь? – прошипел он.
Ему безумно хотелось ударить ещё раз, однако теперь, когда самая сильная волна гнева отступила, он уже был в состоянии контролировать себя.
– Что я такого сказал?! – искренне изумился Генри. – Это же просто фигура речи!
– Ах, ну конечно! Фигура речи! – Герберт зло сплюнул на пол. – А известно ли тебе, грёбанному белоручке, что именно этим и занимаемся мы всё то время, что ты сочиняешь свои вонючие стишки в компании обворожительной мисс Вэндженс?!
– Герберт, остановись! – испуганно воскликнула мать.
Но старший сын не слушал.
– Да, представь себе, мы, такие необразованные и бездарные, ворочаем мешки, – продолжал он, – а ещё сортируем овощи, красим стены, моем посуду и чистим сортиры! И всё для того, чтобы обслуживать таких говнюков, как ты!
Щёки Генри вспыхнули:
– Да ты просто завидуешь мне! – выпалил он.
– Завидую?! Я?! – Герберт рассмеялся.
– Да! – Генри гордо задрал подбородок. – Тому, что они выбрали меня! Что я в который раз оказался лучше, чем ты!
– Ты – идиот! – прорычал Герберт. – Ты никогда не был «лучше» – ты всегда был просто книжным червём, окопавшимся среди своих справочников и пособий, но не имеющим ни малейшего понятия о том, что творится в реальном мире!..
В этот раз настала очередь Генри дать волю эмоциям – его кулак взлетел в воздух, чтобы через долю секунды встретиться с лицом брата. К удивлению последнего, удар Генри оказался ничуть не слабее, чем его собственный, и Герберт едва устоял на ногах.
– Я – лиловый! – закричал Генри. В глазах его блестели слёзы. – И общество будущего пойдёт за мной! Ты не смеешь так говорить со мной!!!
– Да что же такое делается?! – взвыла мать. Она встала между ними прежде, чем Герберт успел ответить – кулаком или словом. – О каком обществе вы говорите?! – Инесс поворачивалась по очереди к каждому из сыновей. Казалось, она была готова расплакаться. – О каком будущем?! Его не будет, если вы будете говорить о лиловых и серых, но при этом забудете о том, что вы – братья!!!
Эти слова вызовут усмешку на лице мисс Вэндженс, сидящей перед своим компьютером в кабинете, однако дальше неё дело не пойдёт.
Герберт замер. Генри, пусть и выглядел до глубины души оскорблённым, тоже молчал. Мальчишки смотрели друг на друга, на их лице читалось чувство, которое сторонний наблюдатель не замедлил бы назвать ненавистью, однако они сами так назвать его не могли. Всё же они были братьями.
Не выдержав молчания, всё ещё кипя внутри от гнева и переполнявшего его чувства несправедливости, Герберт наскоро обулся и выскочил в коридор. В дверях он столкнулся с отцом – Дэвид удивлённо посмотрел на сына, однако спросить ни о чём не успел.
В Общий Досуговый Отсек Герберт не пошёл – так и бродил по коридорам Убежища с опухшим лицом, ловя на себе взгляды проходивших мимо жильцов. Он был уверен, что к нему прицепится кто-то из охранников, однако те вели себя так, будто ничего не замечали. Даже когда раздался звонок к отбою, один из низ лишь попросил Герберта удалиться в свой отсек – на удивление вежливо.
В комнате о прошедшем тоже не говорили – на самом деле, вообще ни о чём в этот вечер не было сказано ни единого слова.
Эту историю и поведал Герберт своим друзьям на следующее утро.
18.
Выслушав доклад сына, Орсон едва заметно кивнул.
«Всё как и предполагалось», – подумал он.
Рука, держащая бокал, уже заметно потяжелела, а языки пламени, танцующие в камине, приковали к себе взгляд мужчины. Он на несколько мгновений будто бы погрузился в них, и теперь уходил всё глубже, глубже, забыв даже о том, что привело сюда его сына в столь поздний час…
Нейтон стоял, глядя на отца, терпеливо дожидаясь его ответа.
Тишину разорвал донёсшийся из коммуникатора крик Амелии, как всегда резкий и полный боли. Нейтон вздрогнул – он не привык ещё к поведению матери, слишком мало знал её – и теперь уже, по сути, не узнает. Никогда.