Дальше начался ад.
Несколько человек закричали разом, но я видела только обнаженное тело, распростертое в паре метров от меня.
– Все назад, – голос бабки удивительным образом перекрыл общий гомон. – Кто шевельнется, того пристрелю, не думая.
Алексей, судорожно зажимавший голыми руками рану, резко поднял голову, и с губ сорвался звук, от которого даже у меня внутри заледенело. Чистый концентрированный ужас в одном негромком рыке.
Не обращая внимания ни на него, ни на мать, которая тоже не прислушалась к словам старой ведьмы и направилась к Воропаеву, я в два шага пересекла разделяющее нас пространство, опускаясь на колени.
– Тихо-тихо, хороший мой, дай помогу, – отодвинув Лешу, перехватила Юрину голову, устраивая её на своих коленях.
Лоб парня был холодным и липким, а лицо кривилось от боли. Но не это самое страшное – рана в центре груди была небольшой, но кровь лилась рекой. И когда парень попытался что-то сказать, запузырилась на губах, тонкой струйкой срываясь с уголка рта.
– Молчи, нельзя говорить, – я продолжала ласково гладить его волосы, пытаясь сообразить, что делать.
Он умирал.
Быстро и неотвратимо жизнь вместе с кровью вытекала из тела, оставляя у моих ног оболочку, мышцы которой уже начинали сокращаться в агонии.
В мир силовых потоков ухнула, как в прорубь. Аура Юры пульсировала, постепенно теряя насыщенность, словно смазывалась, стираемая невидимым ластиком.
Попытки подхватить остатки биополя ничего не давали, оно расползалось у меня в руках ветхой тканью, зияя прорехами. Казалось, любая попытка стянуть края страшной раны только ускоряла конец. Пришлось усилить напор, и в какой-то момент решила, что мы поменялись местами.
Дикая боль разодрала грудь, заставив захрипеть, я мгновенно ослепла и оглохла, но не прекращала давить, не только вынуждая его пульс биться, но и латая разорванные сосуды и ткани.
Пуля прошла, не задев сердце, но повредила левое легкое и, что самое страшное, разорвала аорту. Внутреннее кровотечение была даже более сильным, чем наружное, оно сдавливало целое легкое, усиливая боль и не давая дышать. Хорошо хоть прошла навылет, иначе не представляю, как смогла бы её вытащить.
Краем глаза отмечала происходящие рядом события, но осознать их не могла, сосредоточенная на одной цели.
Вдох и медленный выдох.
Не поперхнуться, глотая попавшую в горло кровь. Вытерпеть мучительную резь в груди, не отпустить, не дать сорваться в темноту.
Мало того, что потерять сознание третий раз за сутки это уже совсем сверх всякого приличия, если не справлюсь, Юра умрет. И было стимулом терпеть, сцепив зубы до ломоты в челюстях.
Пасс невидимыми руками, и ещё крошечный кусочек стенки артерии восстановлен. Но этого недостаточно, стоит мне сейчас оступиться, и придется делать все заново. Снова хлынет кровь, разрывая такие тонкие и ненадежные, но давшиеся таким усилием преграды.
Вдох и выдох.
Самым страшным было понимание того, что Юрино сердце не бьется. Оно перестало умирать, но ещё не было способно жить.
– Не приближайтесь и не отвлекайте, иначе не выживет ни он, ни она.
Голос раздался рядом, буквально над ухом, и я это понимала, но ощущение, что говорившая за сотни километров от меня.
Мама.
Значит, она жива, это хорошо.
Мысли текли лениво, с такой же обманчивой неспешностью пальцы пряли паутинку, вплетая в неё и часть меня, часть моей ауры. Иначе взять было неоткуда, в какой-то момент поняла, что брать силу извне не могу, что-то не дает.
Опять чары?
Кто знает…
Вдох-выдох.
Да и не хотелось ни оглядываться, ни слышать, это слишком отвлекает от главного.
Вдох-выдох…
Глава 21
Пик. Пик. Пик.
Какой же противный звук у аппарата искусственного дыхания… Наверное, специально таким сделали, чтобы у умирающего был дополнительный стимул поскорее прийти в себя. Или откинуть копыта.
Мысль эта была едва ли не единственной, вяло и неторопливо ворочающейся в голове. А голова тяжелая-тяжелая, к тому же болит так, что в любую секунду может лопнуть.
Мерзкий писк не унимался, и я попыталась повернуться, чтобы увидеть его источник. По-моему, он должен быть слева. Ни где нахожусь, ни как тут оказалась, вспомнить не смогла, что уже настораживало. Последним четким воспоминанием было лицо Леши, нагнувшегося надо мной. Он что-то кричал, смысла фразы не помню, но экспрессия била через край.
В воздухе ощутимо потянуло запахом копченой колбасы, что только увеличило недоумение. Нет, в нашей любимой родине возможно все, но чтобы прямо в реанимации колбасу жрали…