Но как только Голдсмит пытается практически разрешить проблемы, выдвигаемые английской действительностью, то сразу, не замечая своей непоследовательности, обличает безудержную роскошь знати и требует умеренности и воздержания, ополчается против несовершенства философских систем и мечтает о патриархальной сельской идиллии вдали от многолюдного Лондона, решительно склоняясь на сторону сердца, исполненного отзывчивости и сострадания. Он все время колеблется между позициями Вольтера и Руссо. Вот почему, оставаясь просветителем, Голдсмит с такой силой выразил в своем творчестве начинающийся кризис просветительской идеологии и явился одним из родоначальников сентиментализма в европейской литературе XVIII в.
В очерках «Гражданина мира», хотя это и раннее произведение писателя, в полной мере проявилось своеобразие индивидуальности Голдсмита-художника. Английский XVIII век любил поучать; писатели, как правило, морализировали и философствовали, наставляя читателей мудрости, будучи уверенными в том, что им доподлинно известно, что хорошо и что дурно, нравственно и порочно, разумно и глупо. Голдсмит никогда не становится в позу наставника, претензии на глубокомыслие ему чужды — и потому, что время показало несостоятельность того, что еще вчера выдавалось за истину, и потому, что он умеет подмечать во всякой позе смешное. У Голдсмита, как уже отмечалось, нет персонажей, которым предназначена роль доверенного лица автора, и нет персонажей, которых читатель безоговорочно мог бы принять за образец добродетели и разумного поведения (как героев Ричардсона, например) в общепринятом в просветительской литературе смысле.
И это не потому, что Голдсмит безразличен к нравственному смыслу того, что он писал. Английские романы, как правило, заканчивались свадебным пиршественным столом, добродетельные персонажи в них торжествовали, в то время как порочные несли заслуженное возмездие. И роман «Векфильдский священник», и «Гражданин мира» тоже заканчиваются свадьбами, но в романе такой финал не очень подготовлен и как-то скоропалителен, он не более чем дань литературному канону, и автора это явно не очень заботит, а в «Гражданине мира» Лянь Чи и господин в черном, порадовавшись счастью новобрачных, решают отправиться в новые странствия по свету. Они не могут разделить эту безоблачную идиллию, и Лянь Чи, завершая свои письма, замечает: «Я говорил о пустяках и знал, что это пустяки: ведь для того, чтобы представить жизнь в смешном виде, достаточно только назвать вещи своими именами». Сколько в этих словах скепсиса, горечи! Они могли бы послужить эпиграфом к любому из романов Теккерея, как и мысль о том, что человеческая жизнь — спектакль, а человеческое счастье относительно.
Персонажи Голдсмита (слово «герои» к ним совсем не подходит), будь то «китайцы» или лондонские обыватели (господин в черном, Тибсы), — это люди со слабостями и недостатками, они гоняются часто за призраками и заблуждаются на собственный счет, но в этом как раз и таится секрет их обаяния и человечности. У Фильдинга тоже встречаются такие герои — пастор Адаме, Том Джонс, но самому автору внутренняя механика их поступков, мотивы и побуждения ясны и понятны, и он все в человеке может объяснить. А Голдсмит уже далеко не все берется объяснить, более того, он не спешит высказать свое мнение, и читатель далеко не сразу может ощутить позицию автора.
Излюбленные персонажи Голдсмита — это маленькие люди, добрые чудаки, чье благополучие зависит от множества не подвластных им причин: войн, тирании государей, неумолимости социальных и экономических перемен и унижений со стороны власть имущих. Поэтому, посмеиваясь над их слабостями, он любит и жалеет их, он ценит в них моральную стойкость, их отзывчивость к чужой беде, их усилия удержаться на поверхности жизни. Для произведений Голдсмита характерна атмосфера благожелательной доброты к человеку. Это нисколько не противоречит тому, что Голдсмит был сатириком. Сочетанием негодующего пафоса и мягкого юмора, печали и иронии он, как, возможно, никакой другой английский писатель XVIII в., предваряет Диккенса. Доброжелательность Голдсмита сродни той любви, которую испытывает Диккенс к своим персонажам — маленьким людям, вызывающим сострадание и улыбку одновременно. Графическая четкость контуров и контрастное изображение персонажей сменяется здесь искусством полутонов, которым восхищался в творчестве Голдсмита Стендаль.