— Можешь курить, если хочешь.
Олесь сунул в рот сигарету и подкурил. Злость все еще бурлила внутри, и хотелось Гошу как-то поддеть. Он ничего не обещал и просто попросил о помощи, но дурацкая ревность (или это была зависть? ) не давала спокойно наслаждаться поездкой домой.
— Значит, ты часто мальчиков меняешь?
— Я не люблю мальчиков. Мне нравятся взрослые молодые мужчины. Которые одеваются как мужчины. И ведут себя как мужчины, а не как избалованные девки, которые не могут толком объяснить, что случилось, — он тоже закурил и смотрел на дорогу. Вел Гоша расслабленно — одной рукой держал руль, курил, но было видно, что он тоже раздражен. Оба молчали, Олесь медленно затягивался, глядя на ночной проспект, залитый огнями.
— Тебе нужно было сразу сказать, что ты и есть Гордеев. Я бы понял и даже стал называть тебя на «вы».
— Я не зажрался, и называть на «вы» меня не нужно, — Гоша небрежным жестом стряхнул пепел за окно, — просто этих девочек и мальчиков в Москве толпы. Если я с каждым дружить буду — на шею сядут и ножки свесят. Я так одного пригрел, до сих пор...
— До сих пор что? — уточнил Олесь, не сдержавшись.
— До сих пор не хочу никаких отношений. Он теперь в Штатах, зарабатывает больше меня, а я сижу и думаю, что сделал не так.
— Придумал?
Гоша повернулся к нему, мазнул по Олесю взглядом и невесело улыбнулся. Они какое-то время ехали молча.
— Как жена?
— Нормально, если можно так сказать. Я в медицине не разбираюсь, читал кое-что в Интернете, но мало что понял. Говорят, операция поможет.
— Хорошо.
Снова молчание — то самое, неловкое — заставило Олеся тяжело вздохнуть.
— Спасибо, ты мне очень помог, — сказал он, глядя в окно.
— Ты мне тоже — считай, квиты.
— Это другое.
— Брось. Ты помог мне больше.
Олесь выбросил окурок в окно.
— Я там, в клубе, встретил своего однокашника. Он ко мне подскочил, хлопал по плечам, улыбался, спрашивал, как. Я что-то ему такое отвечал. И он предложил на неделе пообедать вместе, назвал какое-то место, я даже не слышал. Я взял его визитку. И точно знаю, что никогда не позвоню. Что я ему расскажу? Что был на вечеринке случайно? Вот и разозлился, наверное. Я неудачник, Гоша.
— Ну и зря. Позвони, сходи. Там лишних людей не было.
— А я? — хмыкнул Олесь невесело.
— Ты тоже. Ты украшал собой эту унылую компанию.
Понять, шутит он или говорит серьезно, Олесь не мог.
— Украшал. Как же. Это твои джинсы от Армани украшали мой зад.
— Твои джинсы от Армани.
Олесь кашлянул и отвернулся. Конечно, нахрена они Гоше: у него наверняка таким шмотьем шкаф забит, будет он после кого-то вещи носить. Самое обидное, что сам Олесь тоже не сможет их надеть: Катька в жизни не поверит, если Олесь скажет ей правду — подарили, мол.
— Я серьезно. Сходи. Твоя зарплата явно не является пределом мечтаний, а любой из Митиных гостей может многое.
— Даже ты.
— Даже я, — сказал Гоша согласно. — Но не проси меня найти тебе работу: я и для себя просить не люблю.
— И не собирался, — фыркнул он.
— Вот именно, — Гоша остановился во дворе дома. — Ты пока сам не соберешься — ничего не будет. Неудачники — это те люди, которые ничего не делают.
На прощание Олесь пожал ему руку и твердо решил позвонить Пашке. Вдруг и вправду что-нибудь выгорит?
Глава 5
На работу Олесь опоздал, потому что не мог уснуть. Ворочался почти до самого рассвета, не в силах забыть Гошины слова о неудачниках. Тот был прав, конечно же, прав, и Олесь злился, но большей частью — на самого себя. Утром он позвонил Катьке и неожиданно начал расспрашивать, как она, как дела, что говорят врачи — не дежурно, как обычно, а потому что действительно переживал. И ему даже показалось, что жена обрадовалась.
Тем не менее, несмотря на ночные душевные порывы, нужно было идти на работу, где платили мало, а требовали много. Опоздания в офисе прощались немногим, и Олесь в число счастливчиков, понятно, не входил.
Зато несомненный счастливчик, ходивший на стажировку в те дни, когда ему вздумается, обнаружился на собственном Олесином столе. Ростик рассказывал Наталье Николаевне какой-то анекдот, кривляясь и постукивая себя по коленке сложенной в трубочку газетой.
— Доброе утро, — Олесь поставил сумку у стола и включил компьютер.
Ростик моментально материализовался на краешке его стола с широкой улыбкой во весь рот.
— Скучал, солнышко мое?
— Безумно, — Олесь отодвинул стул и сел, глядя на монитор, где мелькала заставка загрузки.
— Неужели не скучал?
Он поднял взгляд на Ростика и нахмурился.
— Ты неделю назад клялся, что больше в офисе приставать не будешь.
— А я не пристаю, я с ценным сотрудником беседую. Я вот по тебе уж-жасно скучал. Невыносимо, — и подмигнул, маленький засранец.
— Угу. Теперь иди работать, а я займусь просчетом очередной поставки из Италии.
— Я спросить хотел, — Ростик, как обычно, не слышал то, что не хотел. — Вот, купил тут прессу, а тут — нате вам, — и сунул Олесю под нос газетенку со сплетнями о светской жизни, раскрытую на развороте.
Половину страницы украшала фотография Гоши, рядом с которым стоял он, Олесь, и смотрел на него влюбленным щенячьим взглядом. Собственное восторженное выражение лица казалось шуткой фотографа, потому что он прекрасно помнил, что злился весь вечер.
Олесь посмотрел на Наталью Николаевну, усиленно делавшую вид, что ничего не слышит. Слава богу, хоть фотографию видеть не могла. Он сначала покраснел, но подпись под снимком («Георгий Гордеев и его спутник») сразу напомнила о других событиях вечера и, в частности, о сорокатрехлетнем Мите, которого Олесь, по словам Гоши, хорошо осадил. И вернулось то самое чувство безнаказанности.
— Ой, как неожиданно… — протянул Олесь, брезгливо подцепляя газетку пальцем — откуда манер таких набрался. — Хотя… я подозревал, что тебя такие картинки заводят.
— А вот и нет. Я таких людей не люблю — говорят одно, делают другое, — кажется, мальчишка понял, что при посторонних лучше эту тему особенно подробно не обсуждать.
— Какие плохие люди, — Олесь притворился, что изучает фотографию, а на самом деле — смотрел на себя и удивлялся, что даже на паршивом снимке получился хорошо. А уж Гоша…
— Покурим? — спросил Ростик, пытаясь забрать газету.
— Хорошо, — Олесь встал и рывком выдернул у него «Желтый экспресс». — А это я конфискую. На память.
Курилка оказалась свободной, и Олесь присел на широкий подоконник, глядя на Ростика исподлобья.
— Ты жаждешь объяснений, мой хороший?
Ростик нервно закурил и посмотрел на него, насупившись.
— Да мне похуй, ты хоть обтрахайся! Какого хрена надо было мне говорить, что ты не такой, женатый там?
— А надо было сказать: прости, я по взрослым дяденькам?
— Ага, по взрослым он. Видели, знаем.
— Ростилав Валерьевич, это сцена ревности или мне можно спокойно покурить?
— Это… — пацан даже замер. — Я из-за тебя кучу бабла просрал, урод ты бисексуальный. Поспорил с пацанами, что соблазню женатого натурального мужика. А теперь что?
— А теперь — все, — качнул головой Олесь, улыбаясь.
И было во взгляде Ростика что-то настолько бесконечно печальное, что он не выдержал:
— Расслабся, маленький. Я был до тебя натуральнее некуда. Так что ничего ты не просирал.
— Э, — тот осекся и уставился Олесю в переносицу.
— Гордеев — мой сосед, попросил с ним сходить. Я тебе не изменяю, — он улыбнулся и даже попытался растрепать кудри Ростика, которые оказались облиты таким слоем лака, что вышло только слегка примять прическу.
— Ты что, правда думаешь, что мы с тобой пара? — охнул тот, картинно открыв рот. — Правда?
— Нет. Не думаю, — Олесю внезапно стало скучно. Общение в таком тоне ему претило, а с Ростика взять больше было нечего. Не олигополии же обсуждать. — Пора переходить на новую ступень отношений.
— Это на какую?
— Я собираюсь тебя отыметь и бросить без сожалений.