Трактирщик встречает нас с распростёртыми объятиями — ныне с постояльцами в трактире полный швах. Как пояснил хозяин Порк, после воцарения Ани, желающих посетить Уникорнию резко сократилось. Потому с приятным ночлегом в тепле и в самой настоящей кровати проблем не возникает. И лишь Пиф, привыкший к королевской роскоши, долго возмущается, что его не пускают внутрь, а предлагают разделить стойло с Сивым. Сивый же на такое беспокойное соседство встречных возражений не выдвигает...
Хозяин подсаживается, когда принцесса уходит отдыхать. Лучшие его годы пришлись на времена восшествия на престол Дендрариада третьего, и сейчас трактирщику изрядно за шестьдесят. Во всяком случае, внешне. И такое впечатление, что всё съеденное и выпитое им за эти годы никуда не девалось и теперь присутствует в его грузной фигуре.
— Вы поосторожнее будьте со своим ослом, — тихо советует мне Порк.
Я сижу за столом и потягиваю самоваренное пиво. Не сказать, что оно составляет достойную конкуренцию пилзскому, но при прочих равны — на безрыбье и рак рыба. И потому тихо наслаждаюсь пенным напитком и никого не трогаю.
— А что такое? — не понимаю причин для его тревожного тона.
— Это же Пиф — королевский осёл. Точнее, бывший королевский бывшего короля осёл. А нынче любой намёк на
Дендрариада третьего может стоить свободы, а то и головы. По новой летописи, что глашатаи зачитали пару месяцев назад, Ани — данный небом король Уникорнии с самых глубин веков.
— А где Дендрариад?
— Кто ж его знает. Наверное там же, где и остальные его придворные и принцессы.
— А где они все? — уточняю я.
Порк молча показывает пальцев вверх.
— У вас на втором этаже?
Моя растерянная физиономия заставляет Порка изрядно поволноваться:
— Что вы! Что вы! Тьфу-тьфу-тьфу. — Трактирщик так истово плюётся через левое плечо, словно я призвал
самого демона тьмы. — Сейчас в трактире только ваша компания... Никаких бывших придворных!
Ха-ха-ха! Знал бы он, кто сейчас устраивается на ночлег в его гостевой комнате. Сон бы ему на ближайшее время отшибло бы точно. Но, видимо, ещё не сошедшие синяки на лице принцессы, короткая стрижка и рванина, в которую она одета, надёжно скрывают её от любопытных глаз соглядатаев Ани.
— Я бы посоветовал сменить масть вашего осла. У меня есть отличная краска. Всего-то один золотой.
— А что так дорого?
— Нынче краска изрядно подорожала — все хотят сменить свою масть.
— По рукам, — соглашаюсь я.
Но на мой взгляд, Пиф в роли вороного осла выглядит ещё более подозрительно, чем даже если бы он распевал гимн дома Дендрариадов прямиком на королевской площади. А напряжённое лицо Порка, когда он увидел перекрасившуюся вслед за ослом принцессу, наводят меня на мысль, что тот начал что-то подозревать или пытается подозревать, но пока безрезультатно. И чтобы не дать ему шансов узнать в Араде младшую принцессу,
мы поутру снимаемся с гостеприимного ночлега.
— Вам-то хорошо, — бурчит Пиф, — Спали на кроватях, а не как я — в стойле!
Мы не торопясь передвигаемся по дороге в сторону столицы Уникорнии. Я на Сивом, брюнетка принцесса на вороном Пифе. Тот, видимо, так и не смирившийся с ролью ездового осла, ищет любой повод выразить своё неудовольствие.
— Но ты ж осёл! — удивляюсь я, — Тебе должно не привыкать к стойлу.
— Я королевский осёл! — гордо заявляет тот. — Я с младых копыт сплю на пуховых перинах, а ем отборные финики и смокву.
— Теперь, отнюдь, не самое лучшее время гордиться принадлежностью к королевскому двору, — предупреждаю Пифа, — Уже как пару месяцев на геральдическом древе Уникорнии отсутствует династия Дендрариадов. Там только богоданный Ани.
— Как это ? — вскидывается Дариада.
— Ани, как настоящий правитель, переписал историю Уникорнии начисто. Теперь ты не принцесса.
— Вот же... — Дара пытается подобрать подходящее слово, — Сволота!
— Кто по праву рождения обделён человеческой речью, попрошу при посторонних помалкивать. Нам кроме
тёрок с чёрным орденом ещё и повышенного внимания тайной полиции Ани не хватало!
— Вот же... — привычно возмущаются сапоги. — Уже и лишнего не ляпнуть, без оглядки за свою жизнь!
— Вам-то чем быть недовольными? — удивляюсь я. — Вы даже когда существовали шкурой живого кабана,
были безгласными. Если бы не купель в пасти болотной твари...
— Раз обретя свободу выражать свои мысли, отныне не представляем себе иной участи! — гордо заявляют сапоги.