— Ну, так и разговаривайте... Когда это безопасно, то есть — когда никто не слышит.
— А смысл? Если никто не слышит. Речь дана для коммуникации, а не чтобы пустоту сотрясать.
— Харе, или продам вас нафиг!
— Ха-ха-ха! — хохочут сапоги, — Да как ты нас продашь?! Стоит нам только слово сказать покупателю...
— Ну, тогда оставлю в глухом лесу. Во избежание...
От такой угрозы сапоги примолкают.
— Дара, где искать гребень? — спрашиваю я у принцессы.
— Там же, где и Мару. Но где она сейчас, я не знаю.
— А с чего нам, тогда, лучше начать поиски? В городе есть люди, оставшиеся верными королю?
— Не знаю. — Пожимает плечами принцесса. — Я уже с полгода там не была.
Вот же... Задача с поиском гребня с каждой минутой усложняется неимоверно...
Когда до столицы остаётся едва ли конный переход, какой-то невзрачный пешеход роняет походя:
— Не рекомендую столь ярко выраженным брюнетам появляться в городе.
Я осаживаю Сивого.
— Это ещё почему?
Прохожий тоже останавливается и начинает мрачно вещать:
— И масти цвет укажет нам
На замыслов коварный план.
Чей день весь злобой поглощен,
Во век не будет он прощен.
Он мир окрасил в черный цвет,
У будущего... Жизни — нет!
— Чего? — не могу скрыть удивления.
— Это вещают все глашатаи по всем площадям Уникорнии. А у вас ещё и осёл той же подозрительной масти, что и его седок. Неужели, Пиф?
Вот же... Законспирировались, называется!
— Вы, я вижу, достойный человек. Не подскажите, что сейчас творится в городе?
Достойный человек переводит полный невысказанных подозрений взгляд с принцессы на меня.
— Ничего хорошего. И без должного основания я бы туда не советовал соваться.
— А что так? — спрашивает принцесса, — Это же был прекрасный город.
— В том то и дело, что был.
И больше не произнося ни слова достойный человек поспешно уходит. Может быть, узнаёт в побитом парне на вороном осле перекрашенную принцессу.
— Требуется остановка, чтобы сменить масть, — командую я. — Если уж какой-то прохожий мимоходом всё понял, тайники Ани срисуют нас в семь секунд.
Деревня, в которую мы заворачиваем сменить масть, совсем небольшая — от силы, домов двадцать. И я благоразумно стучу в дом на самом краю, чтобы в случае тревоги скрыться в начинающемся за хилой оградой лесу.
Из открывшейся двери появляется лохматая голова пожилого крестьянина.
— Чего ещё? — Подозрение в его глазах не может скрыть даже хитрый прищур.
— Нам бы переночевать. Мы заплатим, — пытаюсь убедить его, что мы порядочные путешественники.
— Иди мимо, — зло отвечает голова и пытается скрыться.
— Очень просим! — мне на помощь, уломать грубого крестьянина на приём нежданных гостей, приходит Дариада.
У лохматой головы, стоит ей увидеть принцессу, отвисает челюсть.
— Ваше высочество? Вы что тут делаете?
Дариада некоторое время всматривается в крестьянина и затем восклицает:
— Мажордом!?
— Кто? — поражается на заднем плане осёл и пытается просунуть голову поближе к хозяину дома.
— Пиф!? — Такое впечатление, что крестьянина вот-вот хватит апоплексический удар...
— Алонсо?
Когда первоначальный шок у всех проходит, крестьянин-можордом, предусмотрительно стрельнув глазами вдоль пустынной улицы, запускает нас в дом.
— Не ожидал вас здесь увидеть, ваше высочество... — удивляется Алонсо. — В деревне! В таком виде!
— То же самое могу сказать и о тебе, — также удивляется Дариада, — Такой галантный кавалер и в этом уродском костюме!
Мажордом церемониально раскланивается. Что, признаться, для образа в крестьянской хламиде выглядит довольно потешно.
— Что поделать, ваше высочество — О времена, о нравы!
— И тётушка Марта здесь?
— Марта! Посмотри кого я привёл! — кричит довольный Алонсо.
Из дверей в светлицу появляется дородная крестьянка и, всплеснув руками, кричит:
— Принцесса Дара!
И бросается обниматься.
— Мартушка! — неожиданно радуется осёл и довольный барабанит передними копытами по полу.
— Пиф!
И я начинаю откровенно скучать. Ох, уж эти восторги от бывшего Уникорнийского двора...
Приходится в очередной раз ожидать, когда чувства схлынут, и можно будет поговорить об ужине.
— Хозя-и-ин... Хозя-и-ин...
— Ну, чего?
— А что нам никто не радуется?
— А вы кто такие, чтобы вам радоваться?
— Хм-м-м... Говорящие сапоги...
— Вот, пускай, вам башмачник и радуется.
И те, надувшись, замолкают.
Мы сидим за грубо сколоченным столом и едим неплохое жаркое с полбой. Я помалкиваю и, навострив уши, слушаю воспоминания о былых прекрасных временах, о подлеце Ани, о том, куда катится Уникорния с этими проклятыми пустынниками и прочее, и прочее.