В принципе, это можно сравнить с ситуацией, когда русский переходит на матерный, в частности, на особо матросский или слесарский его вариант, то тут даже специалисты, не наши, по русскому языку начинают пасовать. А для его носителей никаких там откровений нет и все ясно и понятно, как божий день. В общем, вся проблема с пониманием японцев в такие моменты скорее высосана из пальца и раздута в художественной литературе и кино. Ведь нам продвигать наш вариант непрямой беседы самим как-то неудобно, вот и пользуются некоторые сим моментом.
В моем случае принц перешел на русский, поскольку его знал и так не надо нарушать своих традиций. А наши, сами понимаете, другие и тут можно много больше. Собственно, поэтому японец в Японии это одно, а за границей частенько совсем другое. Но это их страна и их традиции, не нам в их монастырь со своим уставом лезть.
– Стесняюсь даже спросить, и какой выход для вашей дочери? – задумчиво спросил его, тоже перейдя на русский.
Для меня использование родного языка было просто вежливостью.
– Он, как я уже сказал, очень простой. Некто, господин Кулешов, возьмет ее в заложники, – выдал он мне нечто странное.
– Может, я чего-то не понимаю, но ведь заложник – человек, удерживаемый силой с целью заставить кого-либо совершить определенные действия, выполнить некие обязательства или воздержаться от совершения нежелательных действий ради освобождения. И как я сочетаюсь с этим термином? – слегка удивившись, спросил его.
– Теоретически, раз она проиграла вам в схватке в торговом центре, то вы могли ее взять в плен? – задал он явно гипотетический вопрос.
– Тогда она была бы пленной, а никак не заложником. По-прежнему не улавливаю смысла вашего предложения, – честно ответил ему.
– Все просто и сложно одновременно. Пленный – это позор. Вы хотите, чтобы все, ну почти, ладно, лишь некоторые, кто по недомыслию еще о вас не знает, стали вашими врагами? – задал он интересный вопрос.
– Господин Джиро, вы всерьез полагаете, что такие существуют? – поинтересовался у него.
– Возможно, моя вера в соотечественников завышена, и все же глупец найдется… да, приходится признать, он для вас вряд ли станет большой проблемой. Шаолинь, хоть и не делится ни с кем секретами своего особого мастерства, вас по какой-то причине обучил. Но ведь гораздо проще все сделать, если вы возьмете ее не в плен, а в заложники. Нас же обяжете следить за ее сохранностью. – выдал он такую конструкцию, что у меня обе брови взлетели.
– Все-таки не понимаю, зачем вообще городить такую мудреную конструкцию, еще и не очень совместимую с нашими понятиями о чести? Да и вообще. Вот в Россеа обыватели пришалеют: взял в заложники и оставил проживать в родной семье же. Что это еще за терроризм такой? – недоуменно поинтересовался я в конце.
– Вот поэтому вряд ли кто станет попрекать такой заложницей, но это чрезвычайно важно для будущего моей дочери, – сообщил он, так ничего и не прояснив.
– Ладно, но в чем ее выгода в таком странном статусе? – потребовал у него подробностей.
– В отношении окружающих японцев. Она больше не будет принцессой, и тогда ее начнут учить по-настоящему, – наконец ответил он.
– Это будет… жестко, – проговорил я в ответ на это.
– Зато очень поучительно и полезно. Надеюсь, ей хватит ума вернуться в семью и больше такими идеями, с которыми она оказалась здесь в ресторане, себе голову не забивать, – вот сейчас он ответил действительно откровенно.
Все-таки не зря перешли на русский, на его родном он ничего такого бы не сказал, и мы тут сидели бы и крутили, и крутили словеса, поскольку мне не хватило бы знания японского, чтобы понять полностью все, что принц желал до меняя донести.
– В этой истории только одно белое пятно. Почему я?.. – задал ему откровенный вопрос.
– Вы уже ее победили, а времени с тех пор прошло не так много, чтобы все это не списать на переговоры о статусе принцессы. Отношение к вам же все равно хуже не станет, вы и так русский, – ответил он вполне логично.
Да и что тут скажешь, в Академии император запретил проявлять националистические замашки насчет русских. Пожалуй, соглашусь на это предложение принца. Будет интересно понаблюдать, как окружающие меня ученики будут решать для себя дилемму. Если что, удастся набраться опыта хотя бы не убивать, чему мой шаолиньский тренер, похоже, учить не собирается.