Отдал последние почести древнему царю последний аргосец.
Генри распорядился погрузить ящик со скорбным грузом на дроги. Толпа запротестовала.
— Доктор Шлиман, мы на своих плечах отнесем его в Харвати. Это для нас величайшая честь.
Шесть человек встали по обе стороны и подняли ящик на плечи. Двое встали спереди, еще двое сзади, и процессия тронулась. Генри и Софья шли впереди всех, за ними профессор Финдиклис и Спирос. Далее следовал Стаматакис, по левую его руку—Леонидас Леонардос, по правую — префект Аргоса.
Это было поистине королевское шествие. Прошли через Львиные ворота и неспешно двинулись по извилистой дороге вниз. Быстро смеркалось. Когда вступили в деревню, было уже совсем темно. По всей улице пылали факелы — это крестьяне из окрестных деревень пришли проводить своего царственного предка к месту временного упокоения.
У кладовой Стаматакиса кто-то взял Софью под руку. Это была Иоанна Даси. По щекам ее текли слезы.
— Иоанна, почему ты плачешь? — удивилась Софья.
— Мне так жаль этого бедного человека. Тысячи лет никто не тревожил его покоя. Там, в глубине могилы, ему нельзя было причинить вреда. Это был его вечный дом. Что же теперь-то с ним будет?
Обняв за плечи добрую женщину, Софья попыталась утешить ее.
— Ну что ты, Иоанна, теперь он обретет бессмертие! Будет вечно жить в красивом археологическом музее в Афинах. И люди со всего света будут приходить к нему, преклонять перед ним колена и присягать ему в верности!
Книга восьмая. Пора зрелости
Афинские газеты сообщили о возвращении из Микен археологической экспедиции Шлимана и поместили описание некоторых ее замечательных находок. На пристань пришли друзья. С парохода сгрузили ящики с золотом и отправили в подвалы Греческого национального банка неподалеку от площади Омониа.
В свой дом на улице Муз Софья и Генри вошли победителями. Софья сразу же вступила в свои обязанности матери и хозяйки дома. Андромаха не отходила от нее ни на шаг, личико ее сияло: весной ее тоже возьмут в Микены. Генри наведался в тайники, убедился, что троянское сокровище на месте. В доме воцарились мир и счастье, пока Генри не столкнулся с тем, что он назвал «продуманной обструкцией» его планам скорее сфотографировать золотые находки и отправить снимки в Лондон, своему издателю Джону Мэррею.
За разрешением сфотографировать их Генри первым делом отправился к президенту Археологического общества Филиппосу Иоанну. Тот ушел от прямого ответа. Тогда Генри обратился к министру народного просвещения Георгиосу Милессису, и министр сказал ему:
— Наберитесь терпения. Нужно подождать Стаматакиса. Шлиман вспыхнул и не без сарказма заметил:
— Ну, разумеется, сторож очень важная шишка.
— На этом настаивает Археологическое общество.
Тогда Шлиман отправился к своему другу Стефаносу Куманудису, который привозил в Микены императора Бразилии лома Педро. Он объяснил Куманудису, сколько надо времени, чтобы сделать двести фотографий, и какая это кропотливая работа, поскольку «Микены» будут опубликованы в Нью-Йорке, Париже и Лейпциге с одними и теми же гравюрами.
— Мой дорогой друг, я понимаю ваше нетерпение. Однако Археологическое общество постановило, чтобы на вскрытии ящиков присутствовал весь его состав.
Больше идти было не к кому. Король Георг I не ответил на телеграмму, значит, королевский дворец был для него закрыт. Поскольку на людях Генри приходилось сдерживаться, дома он давал себе волю, вымещая раздражение на половицах и обличая власти.
— В конце концов, я нашел сокровище! Я оплатил все расходы! Я принес Греции этот бесценный дар!
Каждый день промедления все сильнее раздражал его; Софья пыталась его успокоить, это ей мало удавалось, но дорого стоило ее нервам. Однажды утром она надела черное с белым шерстяное платье, отделанное темно-серым кружевом, и отправилась к Ефтимиосу Касторкису, который прислал к ним в Микены дорожного инженера, высказавшегося за продолжение раскопок Львиных ворот и сокровищницы.
— Я прошу об одном: чтобы общество назначило для вскрытия ящиков по возможности ближайший день. Окажите мне такую любезность.
Устремив в пространство взгляд темных глаз, Касторкис несколько секунд размышлял.
— Археологическое общество постановило посетить Национальный банк только после Нового года. Обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы перенести дату ближе. Я знаю, эти три недели покажутся вечностью вашему неугомонному супругу, но за это время я кое-что сделаю, чтобы успокоить господина Шлимана.
На другой день Генри получил приглашение посетить 14 декабря министерство народного просвещения, где будет вскрыт один из ящиков с находками. В нем находились наиболее ценные фигурки Геры, ключ от Львиных ворот, перстень-печать с изображением двух женщин с красивыми прическами и осколок большой вазы с воинами.
Вернувшись из министерства, Генри нашел дома приглашение от короля Георга: на другой день король давал им аудиенцию. Профессору Финдиклису удалось убедить короля, что Генри III inm.iм ничего не преувеличил в телеграмме и микенское золото, по-видимому, величайшая в мире коллекция древностей.
Для столь торжественного визита Генри и Софья надели свои лучшие, хотя и несколько старомодные, туалеты, в которых год назад по приглашению английского министра Гладстона они посетили палату общин и пили чай на террасе парламента. Они вышли из экипажа перед парадными дверьми, прошли вестибюль и вошли в приемную гофмейстера. Тот провел их по коридору в зал аудиенций, находившийся рядом с личным кабинетом короля. Гофмейстер официально представил королю доктора Шлимана и его супругу госпожу Шлиман. Георг I тепло их приветствовал. Он был одет в темно-синий адмиральский мундир с двумя рядами золотых пуговиц и стоячим воротником, расшитым золотом. Георга I тринадцать лет назад возвели на престол военные, свергнувшие короля Отгона; сейчас ему был тридцать один год.
Генри и Софье предложили кресла против короля. Софья молчала, зато Генри, не жалея красок, рассказывал, как были найдены могилы и извлечены сокровища. Когда он окончил рассказ, король сказал:
— Поздравляю вас. Поверьте, я горю желанием увидеть микенское золото. Насколько мне известно. Археологическое общество решило вскрыть ящики в самом начале нового года.
Спускаясь по дворцовой лестнице, радостно взволнованная монаршим благоволением Софья сказала:
— Спасибо нашему другу Касторкису: действительно назначили ближайший день.
Генри благодарно улыбнулся в ответ.
— Ты умница. Софидион.
— За оставшиеся две недели изволь написать последнюю статью для лондонской «Таймс» и переработать те страницы дневника, о которых ты говорил.
Генри озорно взглянул на нее.
— Иными словами, утихомириться? Вернуть покой на улицу Муз? Ну что ж, ладно.
Генри вставал на заре и садился за статью для «Тайме», переписывал для книги беглые заметки из дневника. В десять часов он шел в «Прекрасную Грецию», пил кофе, читал европейские газеты. Ровно в половине второго он был дома; немного соснув после обеда, брал Софью и Андромаху и ехали за город. Яннакнсу с семьей в Ренкёе совсем не стало житья, и Генри послал деньги на проезд до Пирея всем троим — Яннакису, Поликсене и их сыну Гектору. Софья по-жилому обставила полуподвал, чтобы у людей был свой угол. Эти разорившиеся на чужбине греки были безумно рады вновь обрести свободу и покровительство Шлиманов. Великан Яннакис, увидев старых хозяев, опустился на одно колено, поцеловал руку Софьи и со слезами на глазах прошептал: — Ваш слуга.
Поликсена обняла Софью, как родную сестру после долгой. разлуки. Генри поручил Яннакису уход за домом и садом. Свое жалованье Яннакис просил перечислять в банк: под Ренкёем ему приглянулось одно хозяйство.