Нет, она никогда его не поймет. Хорошо, ты влюбился в Лену, свою свояченицу, так почему же не признаться в этом жене, не сказать, что хочешь развода? Зачем прыгать из койки в койку? Он сказал, что не рассказывал Эмме о своей связи с ее сестрой из страха, что она, Эмма, сотворит что-то с Леной. Выходит, он хорошо знал свою жену, раз предполагал такое. Или же лжет сейчас, чтобы оправдать свою нерешительность, трусость или скрыть желание обладать сразу двумя женщинами.
Рита не спеша, сосредоточенно, открывала шкафы, выдвигала ящики в поисках итальянского мыла и чулок, прокладок и духов, складывая все это на стол, чтобы потом уложить в сумку. Зеленое махровое полотенце, черные эластичные лосины, розовая туника, вязаные носки…
Дверь открылась, и она увидела Костю. Он тяжело вздохнул, сел в кресло напротив нее.
— Ты, наверное, права, — сказал он. — Ей сейчас там очень тяжело… Неужели ей дадут восемь лет?
— Дадут, если мы ей не поможем.
— Но должны же они учесть ее добровольное признание… — неуверенно произнес он.
— Мы должны выйти на прокурора, Петрова. У тебя есть знакомые, которые могли бы с ним встретиться и поговорить?
— О чем?
— Ты, Костя, ребенок, что ли?
— Взятку дать? Но это же не судья.
— Да зачем же нам доводить дело до суда? Петров многое может. Если постарается, то и дело развалит. Представит все так, словно Эмма твоя не в себе была, когда признавалась в убийстве…
— Рита, тебе не кажется, что мы ходим по кругу? Ты уже говорила об этом, и я ответил тебе, что обратного хода событий быть уже не может, поскольку в деле есть заключение экспертов, свидетельствующее о том, что Лена была со мной незадолго до своей смерти…
— Но убить Лену мог кто-то другой, ее парень, к примеру, который застал девушку в постели с тобой, приревновал и зарезал…
— Ты несешь полную чушь…
— Но попытаться-то можно!
— Рита, что ты такое говоришь? Я понимаю еще — обратиться к следователю. Вот он точно может развалить дело… Во всяком случае, я так думаю. Но прокурор… Почему именно прокурор?
— А ты посмотри, как живут Петров и следователь Вадим Липченко, и сразу все станет понятным. У Петрова не дом, а дворец! Как ты думаешь, можно так развернуться на прокурорскую зарплату?
— Да вообще-то у них немаленькая зарплата… К тому же у него жена крутая, она в Москве живет, у нее бизнес — магазины постельного белья. Спроси у кого хочешь в нашем городе. А Липченко живет один, он не женат, ну и, конечно, зарплата у него небольшая, это правда. Так, может, это ему как раз и надо дать?
— Я уже наводила справки — Липченко не продается. Потому у него иногда денег даже на сигареты нет… Ну вот, я все собрала. — Рита уложила в сумку последний сверток и застегнула молнию. — Уж не знаю, позволят ли ей все это взять… Нет, еду-то разрешат, там нет ничего такого, но разные там штучки… Не знаю. Костя, тебе правда ее не жалко?
— Я запутался, Рита… Совсем. Мне хочется, чтобы все поскорее закончилось и меня оставили в покое. Я сразу уеду куда-нибудь отдохнуть, развеяться… Иначе… иначе у меня голова лопнет…
И словно в подтверждение его слов раздался резкий и короткий хлопок. Рита даже подскочила на месте.
— Что это?
— Не знаю… Что-то упало внизу. Может, крысы в подвале?
4. Ланг
Его кабинет засиял веселым солнечным светом, когда в дверях появилась она. Высокая молоденькая брюнетка с лисьим взглядом синих глаз и полуулыбкой на пухлых губах. И он сразу понял, что теперь его жизнь разделится на две части, первая — до встречи с ней, вторая — после. Он и сам не мог понять, откуда вдруг взялось это знание? Быть может, за ними кто-то наблюдает сверху, с высоты звезд, и контролирует, чтобы линия жизни не промахнулась мимо предначертанной каждому судьбы?
— Это вы здесь самый главный? — спросила она, с каждой секундой становясь ему все ближе и родней. Откуда, откуда вдруг это чувство?
Юрий Михайлович Ланг с пылающими щеками поднялся со своего места и улыбнулся. Подумал, как же хорошо, что он сменил зубную пасту, купил себе дорогую, крепко пахнущую мятой. Да и рубашка на нем чистая, и брюки новые, летние…
Господи, что за чушь лезет в голову?!
Он был очарован незнакомой девушкой, вплывшей, как облако, к нему в тихий и унылый кабинет посреди жаркого дня. Как мираж.