– Все равно, – возразила донна Изабелла, сунув в рот засахаренный листочек мяты, – у меня создалось впечатление, будто она только собралась пророчествовать, как сильный ветер ей помешал. Я бы посоветовала не тревожить ее, если бы меня спросили.
Блеск в глазах донны Лукреции ясно дал понять, что она, как и я, полагала, что донна Изабелла выскажется при любых обстоятельствах, не дожидаясь, когда спросят ее мнения.
– Я знаю, сейчас пост, – продолжила донна Изабелла, нащупывая пухлыми пальцами второй листок мяты в золотой эмалевой коробочке, висевшей у нее на поясе, – но я никак не могу отбить привкус щуки, что нам подавали днем. Уверена, рыба была несвежей. Придется вам, дорогая, взять твердой рукой бразды правления над здешней кухней. Слишком долго этим домом занимались одни мужчины.
– Вам бы пожевать кардамона, Изабелла. Он лучше освежает дыхание, чем мята, к тому же его не нужно засахаривать для хранения.
Мальчишка, помощник кучера, установил рядом с дверцей кареты ступень, и я спустила Фонси на землю, чтобы он облегчился, и уже потом занялась донной Лукрецией – помогла ей выйти из кареты, а Катеринелла поправила шлейф ее платья. Уже две или три недели, как у мадонны пропал аппетит и она казалась слабой. Она объясняла это простудой, вызванной сменой времен года, но мы не сомневались, что она беременна. Дон Альфонсо ведь не пропускал ни одной ночи в ее спальне, и, как выразилась Анджела с ноткой зависти в голосе, они явно проводили время не за игрой в карты. Делались ставки, а мы, дамы, считали дни до следующих месячных мадонны так же тщательно, как считают те, у кого есть любовники, но нет мужей.
Послушница привела нас в гостиную, разделенную кованой железной перегородкой, по одну сторону которой стояли мягкие стулья. Тут же был приготовлен кувшин с вином и тарелка с пресными овсяными лепешками в руках у Катеринеллы, чья способность часами выстаивать не шевелясь продолжала меня изумлять. Анджела пояснила, что это в крови у всех африканцев – так они маскируются от львов и слонов в джунглях. Донна Изабелла, видимо, тоже восхищалась Катеринеллой, и я часто замечала, как она дотрагивалась до рабыни: потреплет ее то за щеку, то за руку, словно пытаясь заставить двигаться. По другую сторону решетки сестра Осанна сидела на табуретке и пила водичку из глиняного кувшина, чтобы перебить голод поста. Компанию ей составляла сестра Лючия Нарнийская, тоже отмеченная стигматами. Ее, как и Осанну, переманил из Витербо герцог Эрколе, пообещав этот великолепный новый монастырь.
– Вид у нее изможденный, – сказала донна Изабелла.
Я решила, что она говорит о донне Лукреции, и поразилась ее прямолинейности, но потом увидела, что донна Изабелла разглядывает сквозь перегородку сестру Осанну.
– А раны воспалены? Ты не видишь, Лукреция? – Донна Изабелла повернула голову, и нитка жемчуга на шее исчезла в пухлой складке. – Во всяком случае, повязки вроде бы чистые. Я так и думала. Сестра Лючия завела безукоризненный порядок. Каждую ночь самолично подметает церковь, если только не впадает в транс. Правда, сестра? – Она повысила голос, чтобы ее услышали за перегородкой, но получилось так, будто она говорит с недоумком.
Волосы у меня встали дыбом, а по спине побежали мурашки. Я не сомневалась, что сестра Лючия каким-то образом заглянула мне в душу и оставила там образ Мариам, подметавшей наш дом накануне шабата. Я тогда подрезала фитили меноры, поглядывая одним глазом за окно, где должна была появиться вечерняя звезда в ознаменование начала нашего святого дня.
Донна Изабелла, чьи пухлые пальцы вновь потянулись к коробочке с мятными листьями, передумала и направила руку к овсяному печенью, когда сестра Осанна, пригвоздив донну Лукрецию неподвижным взглядом, произнесла громко и бесстрастно:
– Следи за основанием, дочь. Там может вспыхнуть пожар. Не давай огню дышать.
Я испугалась, как отреагирует мадонна в своем теперешнем состоянии, но она лишь нахмурилась, словно ей загадали загадку, на которую она не знала ответа.
– Вероятно, эти слова предназначены мне, – с надеждой промолвила донна Изабелла, плюясь крошками, привлекшими внимание песика, сидевшего у меня на коленях.
Но сестра Осанна вряд ли замечала ее присутствие. Глаза монахини совсем провалились в глазницы и походили на два омута блестящей воды.