И вот Абеляр повстречал Элоизу, племянницу одного из своих соседей, каноника Фульбера. Быть может, эта встреча была не случайной. Возможно, человеку, столь щедро одаренному небесами, человеку, чье самомнение грозило перерасти в гордыню, эта любовь была дана как очищение, как возможность опомниться… Кому много дается, с того много спрашивается!
Элоиза была значительно моложе Абеляра. Ей исполнилось всего лишь шестнадцать лет. Правда, в те времена этот возраст считался вполне зрелым. Помните, в шекспировской пьесе «Ромео и Джульетта» мать Джульетты говорит своей дочери, которой исполнилось четырнадцать лет: «В твои года давно уж матерью твоей была…»
Элоиза воспитывалась в монастыре Аржантейль, где изучала латынь и, как ни странно, произведения античных классиков. О ее родителях и детстве никаких сведений не сохранилось, известно только, что Элоизу удочерил ее дядя, парижский каноник Фульбер.
Судя по всему, племянница каноника была красивой девушкой. По описаниям, она была «высокая и хорошо сложенная… с крутым лбом и ослепительно белыми зубами». Но, возможно, философ увлекся не просто красавицей – Элоиза была девушкой образованной и обладала ярким и гибким умом. И Абеляр влюбился.
«В то время я был так знаменит и привлекателен, что не боялся отказа от женщины, которую я находил достойной своей любви. Кроме того, я полагал, что юная девица сдастся тем более охотно, поскольку она была образованна и любила учение», – вспоминал позже Абеляр.
Он попросил ее дядю Фульбера позволить ему за определенную сумму жить в их доме, да к тому же предложил давать бесплатные уроки Элоизе. Казалось бы, очень благородный поступок, – ведь в те времена женщины не имели возможности учиться в школах и университетах, а умница Элоиза явно нуждалась в дальнейшем образовании. И дядюшка-каноник согласился.
Однако Абеляр стал не учителем Элоизы, а ее возлюбленным. «Поручив мне девушку, с просьбой не только учить, но даже строго наказывать ее, он предоставлял мне удобный случай для исполнения моих желаний и давал возможность склонить к любви Элоизу ласками или же принудить ее угрозами и побоями», – писал впоследствии этот достойный священнослужитель. Вспоминая о тех счастливых днях, философ добавлял: «Руки чаще тянулись к телу, чем к книгам, а глаза чаще отражали любовь, чем следили за написанным».
А вот что писала много позже Элоиза: «В какой женщине, в какой девушке, даже в Ваше отсутствие, не тлел зажженный Вами огонь, кого не охватывало пламя в Вашем присутствии?» – «Какая королева, какая принцесса не позавидовала бы тем моим радостям, которые я испытала с тобой в постели?»
Вспыхнувшая страсть захватила обоих. «…Любовь закрыла нам глаза, – писал Абеляр. – Наслаждение учить ее любви превосходило тончайшее благоухание всех прекраснейших ароматов мира». Они проводили время в любви среди учебников и книг. В те дни Абеляр писал не философские трактаты, а любовные стихи, которые быстро приобретали известность ничуть не меньшую, чем его научные труды.
Любовь к Элоизе стала для Абеляра величайшим даром, который превратил его из ученого мужа в бесшабашного мальчишку, не думающего ни о каких преградах и опасностях.
При каждом удобном случае философ и его ученица занимались любовью. Он писал Элоизе любовные письма. Она отвечала ему. В любовном упоении они совсем забыли об осторожности…
И в конце концов Фульбер застал их на месте «преступления». Каноник пришел в ярость. Он тут же приказал Абеляру убраться из своего дома. А вскоре Элоиза поняла, что беременна и… бежала с Абеляром. Они поселились в доме его сестры, в Бретани, где Элоиза родила сына, которого они назвали Астролябием. Абеляр умолял дядю своей возлюбленной простить их и обещал жениться на Элоизе, при условии, что брак будет держаться в тайне, дабы не повредить его церковной карьере.
Но разве мог каноник простить случившееся? Фульбер был страшно зол и неумолим. И все же Абеляру удалось немного успокоить его безграничное возмущение. Вот что писал он в книге «История моих бедствий»:
«Ее дядя после ее бегства чуть не сошел с ума; никто, кроме испытавших то же горе, не мог бы понять силу и отчаяние его стыда. Но что ему делать со мной и какие козни против меня устроить, он этого не знал. Он больше всего опасался, что если бы он убил меня или как-нибудь изувечил, то любимая его племянница поплатилась бы за это у меня на родине. Он не мог ни захватить, ни куда-нибудь силою заточить меня, так как я принял против этого все меры предосторожности, не сомневаясь, что он нападет на меня, как только сможет или посмеет это сделать.
Наконец, почувствовав сострадание к его безумному горю и обвиняя себя самого в коварстве и как бы в величайшем предательстве, вызванном моей любовью, я сам пришел к этому человеку и просил у него прощения и обещал дать какое ему угодно удовлетворение. Я убеждал его, что мое поведение не покажется удивительным никому, кто хоть когда-нибудь испытал власть любви и помнит, какие глубокие падения претерпевали из-за женщин даже величайшие люди с самого начала существования человеческого рода.
А дабы еще больше его успокоить, я сам предложил ему удовлетворение сверх всяких его ожиданий, а именно: сказал, что готов жениться на соблазненной, лишь бы это совершилось в тайне и я не потерпел бы ущерба от молвы. Он на это согласился и скрепил соглашение поцелуем и честным словом, данным как им самим, так и его близкими, однако лишь для того, чтобы тем легче предать меня».
Отправившись вновь в Бретань, Абеляр собирался привезти оттуда свою Элоизу, чтобы вступить с ней в брак. Казалось, это известие должно было несказанно обрадовать Элоизу. Однако она не только не согласилась, но стала изо всех сил отговаривать Абеляра от задуманного. И вот почему: Элоиза считала, что, став его женой, она подвергнет его еще большей опасности. Она понимала, что дядюшка постарается всем рассказать о женитьбе, а это означало крах всей карьеры Абеляра и сильнейший удар по его самолюбию. Над ним станут смеяться те самые люди, которые прежде с восхищением слушали его речи и выступления на диспутах.
Как истинно любящую женщину, Элоизу менее всего волновало, что людская молва коснется и ее имени. Ей не важно было, кто она Абеляру – жена или любовница. Ей было важно, чтобы он был счастлив…
«Она клятвенно уверяла меня в том, – писал Абеляр, – что дядю ее нельзя умилостивить никаким способом, и впоследствии это подтвердилось. Она спрашивала: как сможет она гордиться браком, который обесславит меня, и равно унизит и меня, и ее; сколь большого наказания потребует для нее весь мир, если она отнимет у него такое великое светило; сколько проклятий вызовет этот брак со стороны церкви, какой принесет ей ущерб и сколь много слез исторгнет он у философов; как непристойно и прискорбно было бы, если бы я – человек, созданный природой для блага всех людей, – посвятил себя только одной женщине и подвергся такому позору!
Она решительно отказывалась от этого брака, заявляя, что он явится для меня во всех отношениях постыдным и тягостным. Она подчеркивала и мое бесславие после этого брака, и те трудности брачной жизни, которых апостол убеждает нас избегать… Если же, говорила она мне, я не послушаюсь ни совета апостола, ни указаний святых относительно тяжестей брачного ига, то я должен, по крайней мере, обратиться за советом к философам и внимательно изучить то, что написано о браке ими самими…»
Как видите, не зря Абеляр из множества юных красавиц выбрал именно ее – поистине достойную быть подругой философа!
Через много лет Элоиза писала Абеляру:
«Бог свидетель, что я никогда ничего не искала в тебе, кроме тебя самого; я желала иметь только тебя, а не то, что принадлежит тебе. Я не стремилась ни к брачному союзу, ни к получению подарков и старалась, как ты и сам знаешь, о доставлении наслаждений не себе, а тебе и об исполнении не своих, а твоих желаний. И хотя наименование супруги представляется более священным и прочным, мне всегда было приятнее называться твоей подругой или, если ты не оскорбишься, твоей сожительницей или любовницей. Я думала, что, чем более я унижусь ради тебя, тем больше будет твоя любовь ко мне и тем меньше я могу повредить твоей выдающейся славе… Призываю Бога в свидетели, что если бы император Август, владевший всем миром, удостоил бы меня чести брачного предложения и навсегда утвердил бы за мной владычество над всем светом, то мне было бы и милей, и почтеннее называться твоей возлюбленной, нежели его императрицей…»