Возмущалась, но держалась спокойно. Доклад у нее был заранее написан, продуман, и, как ей казалось, продуман хорошо. О доярках Долгачева говорила с юмором:
— Мы установили, что все самое лучшее райпотребсоюз везет дояркам. Прямо на фермах торгует. У нас есть доярки, которые понакупили себе немецкие грации.
Говорит, а сама глядит на Батю.
Батя не смеется. Не подымая головы, спрашивает обычное:
— Есть вопросы?
Вопросов не было.
Тогда Степан Андреевич задает вопрос сам:
— Сколько в районе на откорме крупного рогатого скота?
Екатерина Алексеевна сказала. Батя спросил и про свиней: сколько, мол, свиней в районе?
Долгачева и о свиньях сказала: сколько всех и — по весовым категориям.
Батя уткнулся в бумагу, небось справку отдела читает.
Тогда на выручку первому поспешил Штырев.
— Вот, Екатерина Алексеевна. — Он постучал карандашом по проекту постановления, лежащему перед ним. Постучал, чтобы привлечь к себе внимание. — тут в докладе сказано, что у вас в районе все хорошо. А почему район сдает скот на мясокомбинат с опозданием?
— С каким опозданием? — спрашивает Долгачева.
— По графику вы должны поставить скот десятого, а привезли одиннадцатого.
— Слава богу, что сдали одиннадцатого! — вырвалось у Екатерины Алексеевны. И она уже другим тоном добавила: — Сельское хозяйство — это вам, товарищ Штырев, не аптека: по часам его не распишешь.
Все посмеялись, разумеется, над товарищем Штыревым.
Больше вопросов не было. Егоров стал зачитывать справку отдела. Читал долго, нудно, всех уморил. Его справка совершенно не вязалась с докладом Долгачевой.
Стали обсуждать.
Выступали работники отдела. Как ни старались они провести линию — обсуждения доклада не получилось.
Тогда Батя поднял голову и спросил:
— У кого есть что добавить?
— У меня есть! — крикнула Долгачева и, не дожидаясь разрешения, снова поднялась на трибуну.
— Мне совершенно непонятно, — заговорила Долгачева высоким, требовательным голосом, каким она ни разу не говорила на бюро. — Мне непонятно, почему в проекте постановления по моему докладу все поставлено с ног на голову. Все искажено! Кому это надо? — ответьте мне! Такое постановление не мобилизует работников ферм. Оно отбивает руки. Ни одного доброго слова о доярках, о рядовых тружениках. Откуда взялись те недостатки, о которых докладывал товарищ Егоров? Ведь в районе членам бюро райкома он говорил совершенно обратное. И вообще, вместо того чтобы плодить бумаги, которые никому не нужны, отдел помог бы нам получить комбикорма. Осенью наши хозяйства сверх плана сдали тысячу тонн зерна в обмен на отрубы. Зерно сдали, а комбикорма до сих пор не получили.
— Вы все попрошайничаете! — подал голос Штырев. — Надо свои корма иметь. У государства просить легче всего. А где оно их возьмет? Есть районы и похуже вас — да не просят.
Долгачева опешила: она в попрошайку превратилась.
— Я всегда считала, что попрошайка — это тот, кто просит чужое. А я прошу… нет, я требую свое! В обмен на комбикорма колхозы и совхозы района сдали зерно. Однако до этого времени район не получил ни грамма комбикормов, хотя зима в разгаре. Как я буду глядеть в глаза руководителям хозяйств? Ведь уговаривала их от имени государства продать излишки зерна. Если мужики будут обмануты, они никогда больше не дадут пшеницу. Они сведут ее на корм скоту — и все.
Штырев слушал ее с нескрываемым раздражением. Конечно, прежде чем обвинить Екатерину Алексеевну в попрошайничестве, он должен был позвонить в управление сельского хозяйства, узнать почему Туренинскому району не занаряжены комбикорма.
— В Туренино действительно не поступало комбикормов? — спрашивает у Штырева Батя и морщится то ли от просьбы Долгачевой, то ли в ожидании ответа.
— Нет, — говорит Штырев.
Наступает тягостное молчание.
— Почему же нет? — спрашивает Батя.
— В разнарядке не указали.
— Дайте Туренино четыреста тонн, — говорит Батя. — А потом, со временем, они получат и все остальное. — Батя неожиданно встал, шумно отодвинул стул. — Екатерина Алексеевна права. Такое постановление никого не мобилизует. Непонятно, кто готовил проект?
— Сельхозотдел.
— Но на нас нажали, — коротко бросает Егоров.
— Кто?
— Валерий Владимирович.
Штырев уткнулся в бумаги.
— Зачем? — с негодованием продолжал Батя. — Проект постановления переделать. Ввести в комиссию Долгачеву. На следующем заседании бюро доложить. А с вами, — он кивнул на Штырева, — мы еще поговорим.