Старое село обветшали, оскудело мужиками. Кто в город подался, кто в МТС устроился — так колхозники и разбежались. Но и те, кто остался в селе, дети солдат, не хотели жить в старых избах. И тогда старик Копырин, ходивший тут в председателях, надумал перестроить село. Потихоньку, полегоньку положил водопровод, колонки вдоль улицы понаставил. Заложил новый поселок, но построить его не успел. Только и успел возвести два дома у самой дороги — двухэтажные, неуклюжие, со множеством окон. Они стоят одиноко посреди пустыря. Председатель думал заселить эти дома молодежью, теми, кто вернется в колхоз, отслужив срок в армии. Но таких год от года становилось все меньше и меньше. И тогда председатель повернул по-иному — стал поселять в двухэтажки механизаторов и специалистов.
В свое время в этом доме поселилась молодой агроном Надежда Юртайкина. Тогда она только что окончила Тимирязевку, и ей было все равно, где жить. В двухэтажке даже лучше, чем на частной квартире: комнату не надо было топить — она отапливалась от котельной. К молодой агрономше прибился бригадир механизаторов — кудлатый парень с большими руками. У него была семья, дети. Он года два кружил Юртайкиной голову. Надежда Михайловна любила его, родила от него. А он все бросил, завербовался куда-то на нефть, в Тюмень, и осталась Юртайкина матерью-одиночкой, и осталась жить в двухэтажке, и живет в ней поныне. А девочка ходит уже в третий класс.
«С девочкой — как у меня», — думала Долгачева.
День был солнечный, по-летнему жаркий. Ветер раскачивал зеленые побеги ветел. Грачи — белоклювые, с черными лоснящимися боками — шарахались в сторону от машины.
Заприметив на обочине мотоцикл Юртайкиной, Долгачева велела шоферу остановиться. К картофельному полю можно было бы и проехать. Но Екатерина Алексеевна не хотела на глазах баб вылезать из «газика». Однако, пожалуй, не это самое главное. Главное — ей доставляло удовольствие пройти по полю пешком, видеть, как всходит картофель, хороша ли земля.
Долгачева, по старой председательской привычке, была тепло одета. Она всегда одевалась так, когда отправлялась в хозяйства. На ней была кофта и боты. Любой ветер ее не продует, и всюду, куда надо было, — на ферму, в поле — она шла запросто. Теперь она шла по неровному, кочковатому полю, высматривая Юртайкину среди баб, окучивающих картофель. Но Надежды Михайловны не видать было. Женщины в ярких, низко повязанных косынках лениво стучали мотыгами, окучивая картофель.
«Неужели и Надежда Михайловна с ними?» — подумала Долгачева. Это было не похоже на Юртайкину. Екатерине Алексеевне вспомнилось, как она сама, бывало, помогала колхозникам. После войны в деревне остались одни бабы. Луга косить или сено ворошить — куда ни шло. А скирды класть некому.
Было в колхозе десять деревень. И на эти десять деревень — один дед Еремей: пляшет он, бывало, на стогу-то, а Катя, председательница, ему кричит: «Дед Еремей! Я — к тебе!» Да за грабильник ухватится и к деду на стог. Бабы шутят: «Катька, смотри Еремея нашего не укатай!»
Шутки. Смех.
А теперь и баб в колхозах мало осталось. Вот беда-то.
Подойдя поближе к картофельному полю, Екатерина Алексеевна заприметила, что в затишке, за ворохом соломы, сидели, отдыхали, женщины — сотрудники комбината бытовых предприятий — парикмахерши и закройщицы. А вместе с ними, подмяв под себя охапку соломы, сидела и Юртайкина.
«Напрасно ты тут сидишь! — в сердцах подумала Долгачева. Но ничего не сказала. — Не надо так. Надо мириться с Юртайкиной».
Женщины, видимо, сказали Надежде Михайловне, что идет Долгачева. Юртайкина поднялась и пошла навстречу. Долгачева невольно приглядывалась к Юртайкиной. Хотелось в самом начале разговора сказать Надежде Михайловне что-нибудь участливое, чтобы смягчить их последнюю ссору.
Юртайкина была непонятна Долгачевой.
Когда Екатерина Алексеевна пришла в район, ей необходимо было на кого-то опереться, выделить кого-то из председателей. Долгачева приглядывалась, кому можно доверять, а кого надо менять. Она узнала, что Юртайкина в председателях недавно, что она сменила старика Копырина, который уперся и, несмотря на нажим производственного управления, не захотел перепахивать клевера и засевать поле кукурузой. Не захотел да и только! Бились-бились со стариком — ни в какую! Казалось, отступились. Ан нет! На перевыборном собрании Копырина сняли. Старик, как ни в чем не бывало, пошел в строительную бригаду. А на колхоз поставили молодого агронома Надю Юртайкину. Видимо, руководство считало, что Надя окажется податливее старика — горожанка, ей не будет дела до того, что растет на полях — кукуруза или клевер.