Я одевался к обеду. В этот вечер мы собирались в театр, и Сэм и Вики должны были заехать за нами.
— Внизу мисс Салливен, сэр, — сказал мой помощник. — Она хочет знать, может ли она подняться наверх.
Я хотел было сказать «нет», однако сказал: «Дай мне поговорить с ней». Я должен разгадать эту тайну до того, как покину Англию. Конечно, можно убеждать себя, что никто не может доказать что-либо и что Скотт всегда будет верить на слово мне, а не Элфриде, но я просто не хочу, чтобы он расстраивался. Взяв трубку из рук помощника, я сказал любезно в микрофон:
— Итак, ты снова! Я надеюсь, ты уже не в роли прокурора! Какие обвинения ты хочешь выдвинуть сегодня?
— Я хочу поговорить с тобой относительно Мэллингхэма, — сказала Элфрида.
Старый дом Дайаны Слейд попал в руки Пола в 1922 году, и, когда он умер через четыре года, имущество перешло ко мне как его наследнику. Дом представлял собой обуглившиеся руины, но земля все еще принадлежала мне. У меня была смутная идея передать ее в Национальное управление имуществом, так как участок находился на территории, которую оно хотело сохранить, но я никак не мог собраться с духом и отдать необходимые распоряжения моим адвокатам. Я всегда пытался не думать о Мэллингхэме, поскольку он неизбежно напоминал мне о Стиве и Дайане, и было лучше забыть все связанные с ними события. Сейчас я не хотел о них думать.
— Послушай, Элфрида, я занятой человек, и у меня нет времени, чтобы копаться в прошлом…
— Я хочу поговорить о будущем.
Я предположил, что она хочет вернуть обратно свой старый дом. К моему облегчению, я внезапно понял, как я смогу ублажить ее и нейтрализовать опасность, которую она собой представляла.
— Ладно, поднимайся, — сказал я и резко прервал связь.
Это была высокая девушка, ширококостная и мужеподобная, ее курчавые волосы были коротко острижены. На ее лице не было косметики, одежда сидела на ней мешковато. У нее были светло-голубые глаза.
Я принял пару таблеток от астмы и дышал ровно. Я отослал всех из апартаментов, кроме Алисии и ее горничной: я слышал, как они говорили друг другу в дальней спальне, когда я проходил, чтобы открыть дверь.
Элфриде было двадцать три года. Она получила степень в Англии в Кембриджском университете и, перед тем как устроиться в частную школу вблизи Кембриджа, проучилась еще один год, чтобы получить диплом преподавателя. Ее брат-близнец Эдред преподавал музыку в той же школе, но, как говорила Эмили, пытался получить работу в оркестре. Младший сын Эмили, Джордж, закончил последний курс в пансионе и с осени должен был учиться в одном из новых английских университетов. Эмили сказала мне, что он намеревается что-то изучать, но что именно — я забыл. Я хотел забыть всех английских Салливенов, всю Европу и на самом деле всех и все восточнее штата Мэн.
Я попросил Элфриду войти.
— Прямо, — сказал я, направляясь в гостиную, но не приглашая ее сесть. — Я тороплюсь, но постараюсь уделить тебе одну-две минуты. Ты должна была сообщить мне заранее по телефону о свидании. Ну, в чем твоя проблема? Ты хочешь вернуть себе землю Мэллингхэма? Я собирался отдать ее в Национальное управление имуществом, но если ты хочешь, я подарю ее тебе. Я хотел предложить это раньше, но после того как ты и Эдред умышленно прервали со мной всякие отношения…
— Благодарю, — сказала Элфрида четко, — я принимаю предложение. — Как ты добр! Но пока ты собираешься это сделать, ты можешь выписать мне чек на миллион долларов.
Это привело меня в ужас. Это было не просто требование денег, — я вполне привык к таким просьбам от нуждающихся. Здесь речь шла не о какой-нибудь мизерной сумме; я хорошо знал, что нуждающиеся часто теряют чувство меры. Меня удивил намек на вымогательство, намек на то, что я обязан дать ей громадную сумму, чтобы компенсировать причиненный ей ущерб. Меня потрясло, что похороненное прошлое вырвалось наружу из запечатанного гроба и странным образом угрожало повторением. Ее мать Дайана Слейд однажды попросила десять тысяч фунтов у моего двоюродного деда Пола Ван Зейла.
— Миллион долларов? — спросил я. Я понимал, что должен засмеяться и воскликнуть: «Ты шутишь!», но смог только сказать: — О чем, черт возьми, ты говоришь?
— Я хочу обосновать школу, — сказала Элфрида все еще спокойно и самоуверенно. — Я решила перестроить Мэллингхэм-холл, восстановив его по возможности, и превратить его в пансион для девушек. Я назову его в память моей матери. Она очень пеклась о женском образовании.
— Понимаю. — Я взял себя в руки. — Очень похвально!
Это звучало слишком вкрадчиво, слишком неискренне. Я искал более подходящий, более спокойный тон, тон филантропа, который поверил в предлагаемые ему проекты.