— Немедленно отправляйся в свою комнату, — приказала Алла Викторовна дрожащим от гнева голосом.
Младший Ефимов отвесил шутовской поклон, отчего его резко повело в сторону, и покладисто согласился:
— Будет сделано.
Я уж было подумала, что это его последняя реплика, но он вдруг покосился на меня и хитро подмигнул:
— А может, дело не в титуле вовсе, а? Может, это просто дымовая завеса? Может, мамочку что другое интересует?
1919 год. Осень
— Лили, суп готов. Беги в столовую и принеси супницу. И не забудь прихватить блюдо для второго, — приказала Варвара Федоровна, осторожно снимая с плиты кастрюлю.
Из темноты огромной гулкой кухни раздался смешок:
— Мама, ну не смешно ли именовать похлебку из картофельных очистков супом? Это все равно не суп, а варево. Даже если ты его приготовила в дорогой кастрюле из белой меди.
Освещенное слабым язычком пламенем лицо Варвары Федоровны затвердело.
— Совсем не смешно. Все так живут. Что касается супа, так ты не прав. Сегодня он из настоящего мяса, — сухо произнесла она.
— Правда? — совсем по-детски восхитилась дочь, а Варвара Федоровна грустно подумала, что слишком строга с ней. Лили всего четырнадцать, и она просто не способна все время грустить.
— А где ты мясо взяла? — не унималась девочка.
— Из деревни принесли. Прокоп зарезал ягненка, и сегодня утром его жена принесла кусочек.
— Догадались, что папа вернулся?
— Не думаю, — рассеянно отозвалась Варвара Федоровна. — Он ведь ночью пришел, деревня уже спала.
— Конечно, догадались, — упрямо стояла на своем дочь. — Обязательно кто-нибудь заметил его и всем остальным раззвонил.
— Даже если так, что в том плохого? Если учесть, какую злобу разжигают против нас на митингах, мы должны быть благодарны крестьянам за их доброту.
— Чем одарила?
— Дала две льняные простыни и фарфоровую пастушку.
— Свою любимую? Из коллекции?! — ахнула Лили.
— Какие глупости ты болтаешь! — Варвара Федоровна нахмурилась. — Это была всего лишь красивая безделушка.
— Тебе, наверное, не легко было с ней расстаться…
— А легко, зарезав овцу, оторвать у своих детей кусок и принести нам? Мы ведь им чужие! А в стране, не забывай, голод.
Лили тихонько, так, чтобы не услышала мама, вздохнула. Все правильно. Кладовая пуста. Пусты и огромные кухонные шкафы для провианта. И лари для муки тоже пусты. Лили сглотнула набежавшую слюну. Хлеба давно уже нет. Она даже вкус его давно забыла… На одну короткую минутку стало грустно, но долго печалится она не умела. Задорно тряхнув головой, отгоняя черные мысли, и, подхватив лампадку, опрометью понеслась к двери. Керосина, как и хлеба, давно не было в помине. Сначала они с мамой обходились свечами из люстр и подсвечников, но постепенно и они кончились. Сидели при лучине, но потом Лили обнаружила в шкафу запасы деревянного масла для лампад и придумала освещать комнату ими. Лампады много света не давали, но зато были изготовлены из разноцветного стекла. Лили, несмотря на протесты разумной мамы, всегда зажигала несколько штук одновременно, и сразу возникало ощущение праздника. Красные, лиловые и зеленые огоньки весело расцвечивали унылый мрак, в комнате становилось уютно, а на сердце опускалось умиротворение.
— Осторожнее, не споткнись в темноте, — крикнула ей вдогонку Варвара Федоровна, но дочь в ответ только хихикнула.
Как можно оступиться, если она здесь каждую половицу знает?
Назад девочка вернулась с супницей и огромным людом под мышкой.
— Не урони, — только и успела вымолвить мать, как Лили бухнула супницу на стол и весело объявила:
— Блюдо взяла самое лучшее. Из парадного сервиза.
Пока Варвара Федоровна осторожно переливала содержимое кастрюли в супницу, дочь нетерпеливо вертелась рядом.
— И правда чудесно пахнет. Настоящим мясом, — восторженно заметила она, принюхиваясь к поднимающемуся пару.
Мать продолжала сосредоточенно орудовать половником, не обращая на нее внимания.
— А на блюдо что класть? Тоже мясо?
— Лепешки.
— Опять?! Терпеть их не могу. Они шершавые и все время в горле застревают. Будто опилки с песком жуешь, — фыркнула Лили.
Варвара Федоровна была с ней полностью согласна. Обвяленные в отрубях кособокие лепешки из картофельных очистков действительно нельзя было назвать лакомством, но поощрять брюзжание дочери она тоже не собиралась. Подхватив супницу, строго приказала:
— Бери блюдо и марш за мной. Отец уже заждался.
Войдя в столовую, Варвара Федоровна обежала комнату быстрым взглядом. Все знакомо до мелочей. Ноги привычно утопают в коврах, над старинными пузатыми комодами тускло поблескивают в полутьме зеркала, в корках стоит посуда и фарфоровые безделушки. Со стен глядят фамильные портреты, но даже эти родные лица уже здесь чужие… Этот дом больше не принадлежит их семье. Дворец заняли под больницу, они живут во флигеле. Пока.