И, что дороже всего, оставалось время подумать, поразмыслить. И не только о зимнем перекрытии и других делах стройки (хотя и дома больше всего думалось об этом). Теперь он каждый день видел сына. За обедом семья собиралась вместе, и Софья Викентьевна не могла нарадоваться. Кузьма Сергеевич расспрашивал Аркадия, как идут работы на льду. Когда отец заговорил об этом в первый раз, Аркадию пришлось краснеть. Он не сумел толком рассказать даже, как подвигается рубка ряжа и когда он будет готов. Отец, сидя дома, знал больше его. На следующий день Аркадий подготовился к вопросам отца и смог рассказать не только о своей бригаде, но и о работе всего участка.
Кузьма Сергеевич, конечно, понимал, что сын заинтересовался делами участка не по доброй воле, а по необходимости, но все же похвалил его и сказал: — Будешь хорошо работать, скажу, чтобы зачислили на курсы механизаторов.
Софья Викентьевна, видя, что он доволен сыном, решилась заговорить о давно наболевшем: в институт пора бы Аркаше.
Но Кузьма Сергеевич сразу помрачнел.
— Рано!
А вечером, когда все уже улеглись, сидел один и думал: немалая доля и его вины в том, что сыну приходится горбом зарабатывать место в жизни.
Вспомнился разговор с Переваловым.
Тот ему прямо сказал однажды:
— Ты, Кузьма Сергеевич, перед сыном виноват, а я—перед тобой, что до: сих пор по-партийному не спросил с тебя. А придется спросить. Сын за отца не отвечает, а отцу за сына положено.
— Думаешь, я этого не понимаю,— сказал он тогда Перевалову.— Это, брат, заноза, такая глубокая заноза в самое сердце…
— Заноза — не то слово,— возразил Перевалов,— Занозу выдернул и выбросил. А здесь другое требуется.
Не первый раз возвращался Кузьма Сергеевич мыслями к этому разговору. Другое требуется… Конечно, другое. А что другое?.. Чтобы лечить, надо знать причину болезни. А где эта причина, в чем?.. Появилась с легкой руки-бойких фельетонистов даже теория своего рода: в обеспеченной, не знающей лишений семье дети балованные, беспутные, порченые… Словом, плесень… Но ведь это чушь! Дикая чушь! У Терентия Фомича не дети — золото. А тоже не в нужде выросли…
Тяжелое раздумье Набатова оборвал резкий звонок телефона. Звонил Калиновский. Просил разрешения зайти.
— Может быть, отложим до утра? — сказал Набатов.
— Хотел бы ознакомить вас с телеграммой главка,— почтительно и вместе с тем настойчиво ответил Евгений Адамович.
— Жду вас.
Было совершенно понятно, что это за телеграмма. Даже несколько странно, что она так задержалась. Принимая ее из рук Калиновского, Набатов, не читая, знал содержание. Интересна только, в какой форме оно изложено. Форма была самая категоричная:
«Впредь до рассмотрения проекта техсоветом немедленно прекратите работы зимнему перекрытию».
Адресована была телеграмма исполняющему обязанности начальника строительства Калиновскому.
— Меня поставили этой телеграммой в совершенно нелепое положение!— Евгений Адамович силился казаться возмущенным.— Им же прекрасно известно, что вы находитесь на стройке. Какая была необходимость адресовать телеграмму мне?
— Им прекрасно, так сказать, официально извест-, но, что я болен,— возразил Набатов,— а вы исполняете мои обязанности.
— Да, но что я должен делать теперь? — воскликнул Калиновский.
Набатова начало раздражать его показное волнение, и он ответил сухо:
— В телеграмме точно сказано, что вы должны делать.
Но Евгений Адамович как бы не заметил сухости в тоне Набатова.
— Кузьма Сергеевич, я хочу знать: как бы вы поступили на моем месте?
— А вот это уже праздный вопрос,— усмехнулся Набатов.— Я не собираюсь быть на вашем месте и постараюсь, чтобы вы не оказались на моем. Поэтому поступайте так, как считаете правильным, находясь на своем месте.
— Если я вас правильно понимаю,— сказал-Калиновский подчеркнуто официальным тоном,— я должен отдать приказ о прекращении работ.
Набатов с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться.
— А вы говорили: не знаете, что делать!
— Теперь знаю. Прошу извинить за беспокойство.
Закрыв за Калиновский дверь, Набатов тут же позвонил Перевалову, попросил зайти.
— Что случилось? — еще в дверях спросил Перевалов.— Я только что был на льду. Там все в порядке.
— По-латыни это называется «идефикс», а по-русски —«что у кого болит»,— засмеялся Набатов.
Пока Перевалов раздевался и обметал снег с валенок, он рассказал ему о телеграмме главка.