Луч прожектора опять хлестнул по кабине и осветил лица Наташи и Николая.
— Понятно,—сказала высокая девушка и дернула за рукав подругу.— Пошли, Люба.
Николай чувствовал, что Наташе хочется продолжить начатый разговор, но им опять помешали. Двойным коротким гудком экскаваторщик вызывал к себе начальника участка.
— Посидите, я сейчас,—сказал Николай.
— Нет, я с вами. Я уже согрелась.
И они, опять взявшись за руки, побежали к экскаватору.
Машинист выглянул из кабины и доложил Звягину, что ряж больше не грузнет. Николай подошел к ряжу. Надо льдом осталось всего пять венцов.
— Все правильно,—сказал Николай экскаваторщику.— Ряж сел на дно. Дай еще пару гудков.
Но Набатов, Швидко и Перевалов уже спешили к ряжу. Николай побежал им навстречу.
— Все, Кузьма Сергеевич, посадили на дно! — Отлично! — сказал Набатов.
— Эх, Николай Николаевич!—-сказал Терентий Фомич.— Инженер ты отменный, а вот строевой подготовки, видать, не нюхал. В таком случае положено начальству рапортовать по всей форме. Упустил такой случай!
— Полно, старик, задираться,— сказал Набатов.—Иди к ряжу. Он тебе по всей форме отрапортует.
— Пять венцов вкруговую,—сказал Терентий Фомич, оглядев ряж со всех сторон.— Аккуратно сел.
Высокий, плечистый человек в мохнатой шапке подошел к Набатову.
— С первой удачей, Кузьма Сергеевич!
— Кузьма Прокопьич! Тезка! — обрадовался Набатов, узнав старого лоцмана.— Спасибо, отец, на добром слове! Какими судьбами?
— Сына проведать пришел,—пояснил Воронов. Набатов вспомнил их разговор на переправе и улыбнулся.
— Наверняка, Кузьма Прокопьич. Как обухом бьют.
— Ну, матушка Ангара! — Воронов сиял шапку и истово поклонился.— Просим прощения. Теперь тебя засупонили.
Набатов решил лететь в Москву на ТУ. С осени этого года открылась скоростная линия, обслуживаемая реактивными ТУ-104. Даже потратив несколько часов на пересадку, можно было добраться в Москву быстрее. Окольная дорога оказывалась короче.
Но не так важны были в конце концов несколько выгаданных часов — интересно было познакомиться с последним достижением нашей авиационной техники.
Софья Викентьевна отговаривала. В ее понимании опасность полета увеличивалась соответственно его быстроте.
Кузьма Сергеевич пытался ее переубедить простым арифметическим подсчетом: при полете на обычном самолете находишься в воздухе восемнадцать часов, при полете на ТУ-104 — всего шесть; таким образом, опасность, если она и есть, сокращается ровно в три раза.
Софья Викентьевна возражала, ссылаясь на мудрое правило предков:
— Тише едешь — дальше будешь.
— Тогда, мать, надо ехать на кобыле, а того лучше — пешком.
Софья Викентьевна ответила, что, конечно, это было бы самое надежное. Зато Аркадий был безоговорочно на стороне отца, и Кузьма Сергеевич с удовлетворением отметил, что большинством голосов принимается решение в пользу новейшей техники.
В аэропорту Кузьма Сергеевич пробыл недолго. Едва он вошел в переполненный людьми вестибюль вокзала, как строгий женский голос объявил по радио: «Пассажир Набатов, прибывший из Устья, подойдите к кассе номер один для оформления билета». Кузьма Сергеевич похвалил себя за предусмотрительность: он накануне позвонил в приемную облисполкома и попросил забронировать место в ТУ-104,— и подошел к окошечку кассы.
Путешествие получалось не просто быстрым, а прямо-таки стремительным. Немного огорчило, что не удастся пообедать: Кузьма Сергеевич любил перед полетом закусить поплотнее. «Пообедаю в Омске, ждать всего три часа»,—утешил он себя.
Через несколько минут пригласили на посадку. Стройная девушка в темно-синем, опушенном мехом жакетике, с красной повязкой на рукаве пропускала пассажиров по одному на перрон. Она проворно отбирала посадочные талоны и успевала еще сверяться со списком и делать там пометки. Кузьма Сергеевич обратил внимание на ее сосредоточенное, очень миловидное лицо: «Специально, что ли, таких хорошеньких подбирают?»
Набатов впервые видел ТУ-104. Самолет был очень велик и все же не казался громоздким. Изящный, стремительный даже в своей неподвижности, стоял он с откинутыми назад крыльями, готовый в любой момент ринуться вперед. Это было реальное воплощение самого понятия быстроты. Каждая деталь его облика — и синяя полоса вдоль стройного фюзеляжа и даже резкий излом скощенных назад, словно сдутых ветром, красных букв монограммы «ТУ» — подчеркивала эту главную его сущность. «Вот так красиво и нам надо строить», — подумал Набатов.