Эбергард поклонился принцу Вольдемару, его бледному, вечно улыбавшемуся камергеру и принцессе Шарлотте, которая, сидя в вагоне королевы, разглядывала из окна собиравшихся, и затем обратился к кавалеру де Вилларанка, облаченному в фантастически неудобный охотничий костюм — его шитый золотом темно-зеленый бархатный полуплащ казался слишком тяжелым.
Паровоз нетерпеливо пыхтел, как бы сообщая этим, что он уже давно готов к отправлению. Поездная прислуга только ожидала знака к отъезду. И вот к вокзалу быстро подкатила карета, егерь, соскочив с козел, отворил дверцы, и на платформу, милостиво отвечая на поклоны присутствующих, спустился король со своей августейшей супругой.
Принцесса Шарлотта вышла из вагона приложиться к руке королевы, между тем как король остановился возле принца Вольдемара и барона Шлеве. Затем, удостоив несколькими словами обер-егермейстера, он направился к своему вагону. Поблизости от него стояли граф Монте-Веро и кавалер де Вилларанка.
— А! Граф Монте-Веро! — приветливо улыбнулся король, пристально глядя на Эбергарда.— Мы просим сопровождать нас. Какой изящный охотничий костюм! В самом деле, граф, вы отличаетесь отменным вкусом!
Эбергард низко поклонился, сняв шляпу и продемонстрировав тем самым свои прекрасные густые волосы и высокий лоб, придававший его благородному, мужественному лицу прямодушное выражение.
— Прошу сопровождать нас,— повторил король, одетый в простой генеральский мундир.
Эбергард последовал за королем в вагон, украшенный королевским гербом. Следом за ними вошли несколько адъютантов и подали знак к отправлению. Пройдя отдельное купе, они оставили графа наедине с королем.
В королевском вагоне мягкие удобные кресла располагали к отдыху, а мраморные столики и большие в позолоченных рамах зеркала в простенках между окнами с темно-зелеными шелковыми занавесями создавали особый уют.
Король снял фуражку и подошел к окну.
— Присядем, граф. Мы с вами имеем почти полчаса для беседы. Должен сознаться,— продолжал король, садясь и указывая графу на кресло,— что мне было бы интересно узнать, не ошибся ли я тогда на балу, который вы сделали для меня незабываемым, увидев рядом с вашими орденами амулет…
Эбергард встретился взглядом с королем.
— Замечательный амулет, на нем, кажется были три знака; я решился спросить вас о нем, так как видел подобное украшение у другого человека.
— Ваше величество удостоило меня внимательного взгляда,— отвечал Эбергард.— Я действительно ношу такой амулет.
— Что же это за символы?
— Крест, солнце и череп, ваше сиятельство.
— Странно, те же самые знаки! Вам известно, от кого вы получили этот амулет?
— Амулет этот — подарок моего отца, ваше величество, но о его происхождении я ничего не знаю. Я могу сообщить вам только то, что видел точно такой же.
— У кого же?
— У золотых дел мастера по имени Ульрих.
— Может быть, в его семействе изготовляли эти таинственные украшения? А может, они служат для какой-нибудь тайной связи?
— Говорят, что в прежние времена это было именно так.
— Мне говорили, граф, что вы поддерживаете отношения с некоторыми старыми друзьями?
Эбергард с удивлением, но прямодушно посмотрел на короля.
— Толки эти, полагаю, явились следствием одного из недавних народных собраний. Действительно, ваше величество, я имею несколько друзей, которые, подобно мне, стремятся к одной цели.
— Вольнодумцы? Не так ли? — быстро спросил король.
— Мне кажется, ваше величество, что этому слову придается более неблагоприятная трактовка, чем оно того заслуживает.
— Так объясните же, как вы его понимаете.
— Если вольнодумством называют стремление распространить образование, помогать нуждающимся и служить человечеству, ваше величество, тогда…
— Что тогда, граф?
— Тогда я действительно такой, каким меня считают, хотя нахожусь в столице всего несколько недель.
— Видите, у меня верные слуги, однако, надеюсь, народ правильно понимает ваше стремление?
— Опасности, ваше величество, грозят каждому предприятию, но человек должен их преодолевать, если убежден в его необходимости.
— Где же вы нашли необходимость такого предприятия?
— По ту сторону океана и здесь, ваше величество, число выходцев увеличивается, нужда растет.
— Странно, граф, вы слишком строго и мрачно смотрите на вещи; бедность существовала всегда.
— А разве это причина, по которой ее не следует искоренять? — быстро проговорил Эбергард.
Лицо короля омрачилось, он бросил странный взгляд на графа и встал, Эбергард сделал то же самое.
— Если бы я не знал, что вы опытный человек, граф,— сказал король,— скажу откровенно, я бы счел вас мечтателем.
— Юным мечтателем, хотите вы сказать, ваше величество, который гонится за мнимыми идеалами!
— Молодость всегда склонна к фантастическому вольнодумству, но вы, граф…
Эбергард едва заметно улыбнулся, король, казалось, с нетерпением ожидал ответа.
— Ваше величество, опыт в жизни приобретается только путем неустанной работы мысли, борьбы и страданий, и вот вывод из всего этого и побуждает человека занять известную позицию. Назовите это, ваше величество, вечной молодостью, согласен, но следование этой позиции всегда достойно. Ничто в мире никогда не остановит меня помогать бедным и, насколько в моих незначительных силах, бороться за правду! — отвечал Эбергард с одушевлением, между тем как поезд остановился.
Король с минуту молча и пристально смотрел на полное воодушевления лицо графа. Слова его тронули и вместе с тем озаботили короля. Он подошел к графу, в этот момент адъютанты отворили двери вагона.
— Мне бы хотелось называть вас своим другом, граф,— быстро проговорил король, подавая Эбергарду руку и пристально глядя ему в глаза.— Принимаете вы эту дружбу?
— О, это большая честь для меня, ваше величество! — взволнованно ответил граф Монте-Веро, низко поклонившись королю.
Придворные, оказавшиеся свидетелями этой сцены, не могли не отдать должного такому отличию.
— Мы понимаем теперь, почему вы столь дороги тому отдаленному двору, который так неохотно расстался с вами, граф.
После этих слов король вышел из вагона на перрон, возле которого остановился поезд, и Эбергард последовал за ним.
Все с любопытством смотрели на графа, а французский посол принц Этьен счел нужным присоединиться к новому королевскому любимцу, справедливо полагая, что его влияние при дворе растет с каждым днем.
Между тем как Эбергард, беседуя с принцем, шел по террасе, по сторонам которой росли апельсиновые деревья, король беседовал с обер-егермейстером фон Тримпшейном, а дамы королевского дома со своей свитой направлялись по другой дороге к охотничьему замку.
Дороги разделяла широкая цветочная клумба и высокие апельсиновые деревья, однако Эбергард заметил, что принцесса Шарлотта, которой очень шла длинная светло-зеленая амазонка, часто посматривает в его сторону.
Замок Шарлоттенбрун стоял на горе; позади него тянулся лес, а впереди с террасы открывался прекрасный вид на луга и поля, которые, несмотря на осеннее время, еще хранили прелесть лета. Сам замок был невелик и не отличался наружным блеском.
Королевская чета вместе с гостями подошла к широкой лужайке перед замком; по обеим сторонам ее стояли лакеи и прислуга, от обер-егеря до учеников садовника одетые в праздничные платья.
Жокеи и конюхи с лошадьми и всем, что необходимо для охоты, стояли по другую сторону замка, у опушки леса, откуда должна была начаться охота. Но прежде был назначен завтрак, который, по распоряжению фон Тримпшейна, был подан в большой зале замка.
Обер-егермейстер был мастер устраивать завтраки и обеды для знатных гостей и с изумительным искусством собственноручно готовил самые изысканные блюда и напитки. Стол был сервирован с особым изяществом. Икра, свежие устрицы, несколько видов жаркого, пикантные паштеты теснились в изобилии. Граф Монте-Веро, по желанию короля, сидел подле него, напротив принцессы Шарлотты.