Спустя неделю Сесиля вновь посетило легкомысленное настроение.
«Дорогой юноша!
Надеюсь, ты наконец-то научилась пользоваться бритвой? Точишь ли ты по утрам лезвие о кожаный ремень? Доросла ли ты уже до того возраста, когда по вечерам принято надевать брюки и смокинг? Интересно, а как твой голос, уже начал ломаться? Доросла ли ты до пубертатного возраста?
Как мне кажется, ты приближаешься к той поре, когда тебе не будут давать покоя проблемы плотской любви. Если да, если тебя это действительно интересует, напиши мне, я уверен, что смогу дать ряд ценных указаний.
Дорогое мое сердечко. Надеюсь, тебе не слишком тоскливо в твоем переулке. Дорогая…»
Однако летом 1950 года, как, впрочем, и в предыдущие два года, визит Гарбо в Англию так и не состоялся. Сесиль чувствовал, что ему необходима смена обстановки, и поэтому решил навестить Таормину на Сицилии. Он направился в принадлежащий Трумену Кэпоту розовый домик на холме, поросшем оливковыми рощами. Неожиданно к нему пришло одно из редких писем Гарбо. У нее снова все валилось из рук. Она все еще проходила мучительно долгий процесс получения американского гражданства, при этом перепутала какую-то дату, и ей пришлось все начинать сначала. Ей до смерти надоела ее экономка, она скучает по Сесилю и призналась ему, что послала ему подарок от «Блисс Бразерс». Других новостей у нее не было. Она передавала привет для Дейзи Феллоуз и запечатлела на лбу Сесиля воображаемый поцелуй.
Сесиль получил это письмо, будучи в Таормине незадолго до своего возвращения в Лондон. Вот что он писал в ответ:
«Возлюбленная!
Человек, которого я пытался вспомнить в моем последнем письме, — человек тебе известный, это Дейзи Феллоуз. Ее яхта прибыла сюда однажды утром, когда мы купались, и в тот же вечер мы отправились туда на обед. Это было настоящее приключение — попасть в заливчик, где «Сестра Анна» стояла на якоре. Сначала надо было сесть в шлюпку, затем пересесть в моторную лодку. И все это в темноте, да и море было неспокойным. Забавно, но когда мы наконец оказались на борту, то застали там настоящую английскую атмосферу. Вся команда состоит из английских матросов, еда тоже типично английская в худшем смысле этого слова. Не думаю, чтобы Дейзи была в восторге от этого своего круиза, ей до смерти наскучила эта семейная вечеринка, и когда мы предложили, что всем пора на боковую, она была просто счастлива наконец-то избавиться от нас!
И хотя мы уже договорились насчет следующего дня, она послала нам в качестве прощального подарка совершенно непристойную картинку с каким-то женоподобным матросом, а сама уплыла дальше.
Твое нежное и восхитительное письмо пришло вчера вечером, и я читал его, сидя под олеандровым деревом на рыночной площади. Жаль, что тебя еще не скоро призовут к присяге, надеюсь по крайней мере, у тебя будет достаточно времени, чтобы выучить слова.
Я ни за что на свете не стану писать «Блисс Бразерс».
Неделя проходила за неделей, и Сесиль начал терять терпение.
«Мой дорогой мальчик!
Я не нахожу себе места: время проходит, а мы с тобой все еще сидим по обеим сторонам океана. Это ужасно неправильно и чертовски глупо, поскольку, как мне кажется, мы бы прекрасно ужились друг с другом. Житье в Нью-Йорке совсем не то, что следует, и ужасно жаль, что пройдет еще один год, прежде чем ты сможешь встретиться со мной у меня на родине, а заодно понять, что тебе здесь наверняка понравится. Однако я полагаю, что это такое редкое счастье — все эти радости и удовольствия, которые мы не должны, поддавшись жадности, стремиться выпить до дна. Пока что я постоянно думаю о тебе, и твое лицо, словно фотография, всегда у меня перед глазами в самых разных ситуациях».
Сесиль продолжил свою кампанию по расхваливанию Бродчолка.
«Мне нравится изредка приглашать к обеду кого-нибудь из близких мне по духу соседей и проводить время в неторопливой беседе. Я уже тебе рассказывал о некоторых из них. Я бы также хотел, чтобы ты познакомилась о семейством Дэвида Сесиля — тебе они наверняка понравятся, — а также с необузданным зверем по имени Огастес Джон, — совершенно героической натурой. Таким образом, ты получила пример мирного течения моей здешней жизни.