«Ты уж извини, но это нечто такое, от чего ты не имеешь права отказываться — у тебя уйдет на это не более получаса, зато посмотри, какие деньги они готовы заплатить. Ты просто совершишь глупость, если откажешься».
«А вот и нет. И деньги их мне тоже не нужны. Ничто на свете не вынудит меня пойти на подобные вещи рады саморекламы. Зачем мне это, зачем?»
и она снова заговорила о том, что бы ей хотелось сыграть. Она причитала:
«Будь у меня возможность играть одной, когда мне этого захочется. Будь у меня возможность взлететь, устремиться ввысь. Но ведь все зависит от совершенства механических вещей. При помощи камеры можно снять бессчетное количество дублей, а если вам не по душе аудитория, то как унизительно играть на потребу публике. Я не люблю играть даже в присутствии электриков, но как-то раз меня попросили сняться в фильме, где действие происходит в Венеции. Но это уже совсем не для меня — в Италии, где люди любят таращиться на тебя во все глаза».
И снова и снова мне становилось ясно, как это ужасно для нее — быть не в состоянии избежать того, чтобы быть узнанной. Беспрестанно какой-нибудь незнакомец встревает в ваш разговор и портит вам настроение — причем нередко, сами того не подозревая, они ведут себя крайне оскорбительно. Какая-то женщина тех же лет, что и Грета, подходит к ней и говорит;
«Ой, мисс Гарбо, знаете, я вас просто боготворила, когда была маленькой девочкой!»
Г. рассмеялась:
«Но я же не старше ее!»
В наш последний вечер вдвоем Г. пришла ко мне домой в шесть часов. Вид у нее был потрясающий, кожа как персик, на голове берет — и, как всегда, в своих страхолюдных одеждах. В этом году она наверняка приедет в Англию, и притом одна. Однако она не в состоянии пожертвовать своей жизнью ради одного человека. Трудно расставаться со старыми привычками. Даже для того, чтобы прийти ко мне сегодня, ей пришлось постоять за себя. Затем мы обедали внизу, в русской атмосфере Карнавального Зала. Мы ели шашлык, выпили водки и добродушно подшучивали над возможностью нашего брака. «Может, я еще решусь» — эти слова стали лейтмотивом нашего вечера.
Г. торопилась к себе в гостиницу, чтобы еще успеть попрощаться со мной по телефону. Интересно, а удастся ли нам наш старый трюк, успеем ли мы помахать на прощание друг другу? Было уже поздно. И поэтому я помахал простыней из моего окна на тридцать седьмом этаже, чтобы она заметила ее у себя в «Гемпшир-Хаусе», и тогда в ясном ночном воздухе вспыхнула еще одна звездочка — это зажглась лампа в ее окне. Это был прелестный прощальный жест, и я понял, что годы нашей дружбы сплотили нас еще сильнее. Она сказала:
— Со мной так обычно и случается. У меня не много друзей, но они на всю жизнь».
Глава 10
«А не остановить ли мой выбор на мистере Битоне?»
В 1951 году Сесилю удалось достичь двух давних заветных целей. Наконец-то была готова к постановке его пьеса «Дочери Гейнсборо»; вторая же заключалась в том, чтобы заманить Гарбо в Бродчолк. Редко кто из людей согласился бы на столь долгий и заведомо бесполезный поединок, причем с таким упорством. Однако Сесилю пришлось еще не раз пережить разочарование, что нередко выпадает на долю тех, кто проникся уверенностью, что его молитвы услышаны».
Вернувшись из Нью-Йорка в Англию, он возобновил свою переписку с Гарбо, однако теперь его письма были не столь регулярными и гораздо короче. Кстати, их переписка приобрела более уравновешенный характер, так как Гарбо стала отвечать ему гораздо чаще.
Сесиль отправился в Испанию, которая, по его словам, была не чем иным, как «чьим-то представлением о рае». Первоклассный отель пришелся Битону не по вкусу; и, что самое главное, не понравились и американцы за границей. В мае он побывал в Лондоне на предварительном просмотре фильмов британского фестиваля, после чего писал:
«Я рад, что наконец-то были приложены усилия, чтобы показать миру, на что способна эта страна, — разумеется, старые вещи, выставленные в Музее Виктории и Альберта вряд ли оставят кого-нибудь равнодушными и тотчас вызывают теплые воспоминания о детстве. Начинаешь понимать, какую обеспеченную и спокойную жизнь вели люди Викторианской эпохи — с их замечательными турецкими полотенцами, которые они согревали против камина, с их сейфами и шкатулками для драгоценностей, которым не страшны даже бомбы, с шеффилдскими ножами с девяносто девятью лезвиями, отчего они похожи на скульптуру Пикассо. И это и есть те самые вещи, которые ты должна понимать, если считаешь себя другом Битти».
В Америке Гарбо (наконец-то) после долгого свидания продала свой дом в Беверли-Хиллз. Она писала Сесилю, что последнее время ее преследуют огорчения. Шлее попал в больницу, и ей пришлось ежедневно проводить там по нескольку часов. Его выписали буквально вчера, а сегодня снова забрали в больницу.