– Она такая… такая… и секретарь… Застрелюсь из винтовки! – вдруг заревел охранник, дико вращая глазами.
Мы уложили бедного гриба на кровать, и он заснул с несчастным лицом и слезами на щеках.
– Дело плохо, – сказал Вацлав. – За нас взялась сама царица Тамара…
Затем случилась еще одна неприятность. Мы лишились заведующего промышленно-транспортным отделом Ивана-да-Глории, а вместе с ним рухнули все надежда; связанные со станкостроительным заводом.
Получилось это так. Однажды мы проснулись с Вацлавом от грохота кастрюль и упоительно вкусного запаха (мы давно– уже не. просыпались от посторонних звуков, так как Аналапнех получил от цирка новую квартиру, а бормашина стояла в кабинете Кобзикова).
– Гусь, – определил ветврач, принюхиваясь к плавающему в комнате сизому дыму. – Клянусь, мумией фараона, это гусь!
– А по-моему, тушеная баранина с луком, – сказал я,
– Гусь, будь я проклят!
Мы заспорили. Тогда а на цыпочках пробрался, к двери в коридор, открыл ее – и увидел Марью. Она как ни в чем. не бывало хлопотала возле керогаза, по-прежнему толстая, краснощекая, в аккуратном клетчатом фартуке. В люльке спал ребенок. На табуретке рядом сидел заведующий промышленно-транспортным отделом и задумчиво пощипывал свои пижонские усики.
– Пойди сюда, – прошептал я Кобзикову. Вацлав заглянул в щелкуг и его перекосоротило
– Продался… Тряпка! Щенок!! – прошипел он. В тот же день я случайно стал свидетелем разговора председателя со своим подчиненным.
– Гони в три шеи. Понял? – убеждал ветврач.
– Не могу… елка-палка.
– Боишься?
– Не-ет. Просто не могу…
– Ну, давай я выгоню. Мне это ничего не стоит. А? Давай?
– Но зачем тебе это нужно, елка-палка? – чуть не плакал Иван.
– Как зачем? – ахнул ветврач. – А Глория? А те десять человек, которых ты должен устроить на завод? Ты о них подумал? Мумия! Ты на голодную смерть их обрекаешь. Их жизни будут на твоей со вести!
– Не могу… елка-палка, – выдавил из себя заведующий промышленно-транспортным отделом. – Она так вкусно готовит… и вообще…
– Тогда я сам это сделаю! Приблизительно час спустя после этого разговора жители «королевства» были подняты на ноги страшным грохотом в Ивановой комнате. Я подоспел на место происшествия первым и был буквально парализован развернувшейся передо мной картиной.
Разъяренная Марья лупила Кобзикова скалкой. Председатель правления «Общества грибов-городовиков», взъерошенный, как кот, шипя проклятия, метался по комнате, ища спасительного уголка. На полу валялись разбитые горшки из-под цветов, подушки, металлическая посуда и шейный платок ветврача, а удары все сыпались и сыпались на него с боксерской методичностью и силой.
– На помощь, Рыков! – взмолился ветврач.
Я вовсе не собирался ввязываться в потасовку и вступил на поле боя лишь в качестве парламентера. Но в тот же момент мощный удар выбросил меня из комнаты. Я смахнул по дороге ведро с водой и очутился посреди лужи. Вскоре рядом со мной приземлился Кобзиков. Дверь Ивановой комнаты с грохотом захлопнулась.
– Паразиты проклятые! Не лезьте не в свои дела!
– Все равно выгоню эту мумию! – пообещал Вацлав, потирая ушибленное колено. – Будь я проклят!
Переодевшись в сухое, председатель ОГГ отправился по комнатам вербовать добровольцев. Но выступить "против Марьи, несмотря на уговоры и даже обещания денег, никто из жителей «королевства» не решился.
Свой гнев Кобзиков сорвал на Иване. На срочном заседании правления верный муж был лишен поста заведующего промышленно-транспортным отделом большинством в четыре голоса при одном воздержавшемся. Воздержался я, так как, несмотря на купание в холодной воде, был, сам не знаю почему, на стороне Ивановой половины.
– Ну и черт с вами! – сказал Иван в своем последнем слове. – Сельскохозяйственные вредители!
После этого между председателем ОГГ и молодой матерью установились взаимоотношения, сильно напоминавшие дружбу кошки с собакой. При встрече они шипели друг на друга. Толстая Марья и щуплый заросший Кобзиков – на это стоило посмотреть!
– Никогда не думал, что смогу ненавидеть женщину, – жаловался ветврач.
– А она довольно аппетитна, – замечал я.
– Тьфу! – плевался Кобзиков. – Мумия! Перед самым Новым годом «угодил в кошелку» самый красивый гриб-городовик – стиляга Тихий ужас.
Встреча с секретарем горкома перевернула душу бывшего охранника. Он стал другим человеком. Он пугливо оглядывался, разговаривал шепотом, вздрагивал, если на него пристально смотрели. Его взгляд, ранее разивший девушек без промаха, теперь потух, лицо осунулось, богатырская спина сгорбилась, пиджак, сидевший обычно как на хорошем манекене, повис бесформенной тряпкой.
Кончилось это тем, что Тихий ужас явился в горком с повинной.
Его направили на работу в сельскую больницу.
Мы провожали его. Было странно видеть его в обыкновенных брюках и в обыкновенном пиджаке. У всех было тревожно-грустное настроение, как на похоронах. Падал снег. Новоиспеченный врач смотрел на нас из окна вагона глазами раненой газели. Мы чувствовали себя неловко.
– Рок-н-ролл! – выкрикнул на прощание Кобзиков любимое приветствие бывшего гриба.
Но Тихий ужас молча отвернулся.
Потом сорвали двух «лисичек» – филологов Риту и Милу, низкорослых и несимпатичных. Они уехали довольно охотно: в городе развелось много красивых девчат, и выйти замуж стало для них здесь почти неразрешимой проблемой.
Кобзиков заволновался.
– Надо меньше болтаться по улицам, – сказал он. – И вообще не мешало бы изменить свой наружный облик.
Председатель ОГГ начал отпускать себе после этого бороду, баки и усы. Я тоже перестал бриться, и вскоре по утрам из зеркала стала смотреть на меня дикая, заросшая рыжей щетиной физиономия. Это было тем более странно, что волосы у меня на голове росли иссиня-черные.
– Ты похож на неандертальца раннего периода, – говорил мне Вацлав. – Клянусь мумией фара она, тебя мать родная не узнает!
Следом за нами взялись за свой внешний облик и остальные. Трое франтов постриглись наголо, две девушки срочно перекрасились, еще одна обзавелась косами до пят, а некий инженер-продавец скоропостижно окосел.
Мы почти перестали показываться на улице, пережидая «грибной сезон». Сам председатель правления чуть не угодил в «кошелку», столкнувшись в магазине со своим преподавателем. Кобзикова спасла борода. Преподаватель не узнал его. С перепугу главный гриб целую неделю не пил и носа на улицу не высовывал.
Пошли слухи, что Тычинина привлекла к работе Косаревского. Вот тут-то все перетрусили по-настоящему: старший лаборант знал нас в лицо.
Сорвали еще троих.
Председатель ОГГ ходил туча тучей.
– Это все она! – бормотал Кобзиков. – Под дурочку работает и гребет. Пора с ней кончать.
– Что ты задумал? – обеспокоился я.
– Сейчас увидишь, – мрачно ответил грибной вождь. – Варя! Вызвать ко мне самых красивых грибов.
Через полчаса перед председателем ОГГ стояло пятеро стройных парней, заросших по самые глаза. Вацлав долго и любовно разглядывал каждого, потом тяжело вздохнул.
– Надо спасать общество, ребята. ОГГ на краю гибели.
– Что надо сделать?
– Ликвидировать секретаря горкома комсомола.
– В комнате наступило тяжелое молчание.
– Как?..
– Закрутить мозги, жениться и увезти в колхоз. Это самый надежный способ ликвидации. Называется личным примером. – Кобзиков оживился. – Они за нами, как за пешками, охотились. А мы сразу королеву – хвать! Добровольцы есть? Шаг вперед.
Все пятеро шагнули на середину кабинета. Кобзиков положил руку на плечо самого высокого и красивого гриба.
– Твердо решил, Пантюхин? Не подведешь?
– Не подведу.
Кобзиков обнял парня, трижды поцеловался с ним, незаметно смахнул слезу.
– Ну, иди… побрейся… Время не ждет. ОГГ тебя не забудет.
Парень повернулся по-военному и вышел из комнаты строевым шагом. Оставшиеся переминались с ноги на ногу.