— Сорокоушку, Архипушка, да огурчик либо редечки… Кофею не носи мне! — бодро крикнул ему Шелихов. Ночью он принял решение ничего более не искать в столице, кончить с домом и немедля домой, в Иркутск, а там в Охотск, а там за океан… «Никто, как бог и ты сам, Григорий, судьбы своей господин и распорядитель».
— Bon appétit![56] — по привычке затараторил было Альтести, проникший в комнату Шелихова, но, заметив, что мореход не в духе, без заминки перешел на деловой тон. — Поздновато просыпаться изволите, Григорий Иваныч, я уже где только не побывал. Сейчас одиннадцать часов, как раз к обеду попадем к Глебовой, а у нее престранный аппетит… Не обращайте внимания, если что и заметите: баба глупая и нравная, а домик хорош, домик что надо.
— А мне что до ее аппетита, обедать у нее не собираюсь.
— Конечно, конечно, — заторопился Альтести, — хозяйка вольна в своем доме кушать, как душе угодно, а зады…
— Дворянские зады, как и брюха, все выдержат! — усмехнулся мореход и, не желая больше говорить, встал из-за стола.
— Поехали? — поднялся и Альтести.
Едва куранты на адмиралтейской башне пробили двенадцать часов — время, как тогда говорили, адмиральского обеда, Шелихов и Альтести, каждый в своих санях, подкатили к дому вдовы секунд-майора Глебовой. Отстранив топтавшегося перед ними и пытавшегося преградить дорогу подслеповатого и глухого старого слугу в домотканом казакине по пяты, оба вошли в теплую переднюю и, скинув шубы, направились в комнаты, из которых доносился чей-то истошный, захлебывающийся в крике голос.
— Чего бы это, никак дерут кого? — сумрачно спросил мореход своего чичероне, расхваливавшего в этот момент достоинства зала с антресолями и ковровых гобеленов в простенках, с аркадскими вышитыми на них пастушками и склонившими перед ними колени изящными кавалерами.
— Обедает Глебова, а задами, особливо кухаркиным задом, аппетит развивает, — нимало не смущаясь, ответил Альтести. — Чудная барыня! Охотница великая щи с бараниной кушать: как скоро примется свои щи любимые кушать, то кухарку люди притащат, на пол положат и потуда батожьем немилосердно секут и кухарка кричит, пока не перестанет вдова щи кушать…
— Да ты врешь, Симон Атанасович?
— Зачем врать, пойдем в столовую, сами на вдовий аппетит поглядите…
Альтести двинулся вперед, за ним Шелихов, и спустя минуту Григорий Иванович увидел через распахнутые двери невероятное зрелище.
За столом, в огромном фиолетовом чепце, расшитом зелеными и красными цветами, сидела сырая и пухлая, на первый взгляд добродушная старая женщина и что-то ела из стоявшей перед ней большой фарфоровой миски, поминутно облизывая распущенные жирные губы и не сводя глаз с покрытой багровыми подтеками поясницы растянутой перед столом бабы.
Старуха в чепце недовольно вскинула глаза на вошедших и отложила ложку. Два ражих мужика, стоявшие с батогами по сторонам лежащей на полу бабы, как по сигналу, мгновенно подхватили ее подмышки, встряхнули и поставили на ноги. Баба, оправляя подол задранной понявы, земно поклонилась барыне и, мельком взглянув исподлобья на вошедших, выбежала из комнаты.
— Приятнейшего аппетита, Аграфена Лукинишна! — без тени смущения, как будто виденное было самым обыкновенным, не стоящим внимания делом, приветствовал Альтести владелицу дома.
— Какой там аппетит, коли ты мне его испортил… С кем это ты приехать изволил? — в тон ему равнодушно отозвалась вдова секунд-майора.
— Купца на дом ваш привез, Аграфена Лукинишна! Григорий Иваныч Шелихов, иркутской и американской первой гильдии негоциант… Сибирские люди непривычны под такую музыку кушать, — шутил Альтести, с тревогой глядя на желваки, игравшие на скулах морехода.
«Чистый кат в юбке», — думал Григорий Иванович, испытывая желание плюнуть на жирную старуху и уйти, отказаться от осмотра и покупки дома.
— Зады к делу не относятся, Григорий Иваныч, того ли насмотритесь, у нас поживши… Она теперь, щей поевши, меньше упрямиться будет, — буркнул Альтести. — Нам с ней не детей крестить!
Вспомнив наказ Натальи Алексеевны без дома для дочери и зятя не возвращаться и принятое ночью решение неоткладно выезжать домой, мореход преодолел отвращение и, не глядя на хозяйку, повернулся к выходу, сказав:
— Ладно, пошли оглядывать…
— Мужлан, фи! — поджала губы сердечком старуха, на что Альтести игриво погрозил ей пальцем.