За годы, протекшие со дня ухода Куликалова в глубь материка, буйная полютовская ватага исчезла с лица земли. В Охотске и Иркутске никто толком не знал, что с ними произошло, и только высадка Шелихова в 1785 году в Кенайском заливе пролила некоторый свет на загадочные обстоятельства гибели «Предтечи» и его людей. Шелихов тогда еще старался найти объяснение, почему его и алеута Василия с таким враждебным молчанием встретили кенайцы, предупредившие, что некий Куликало не велел убивать русских, но запретил пускать их в кенайские земли. А еще позже от индейцев Шелихов услышал о живущем в глубине страны великом и справедливом русском анкау и могущественном иаргиже Куликало, который отрекся от своих преступных собратьев по коже и, так как «шэ» — кровь — у всех людей одна, поселился среди обижаемых индейцев.
О прошлом Куликалова, еще до встречи с ним, Баранов узнал также из расспросов индейцев.
— Куликало, — говорили они, — под страхом смерти запретил злому Кобылю углубляться в страну более чем на два перехода, и когда Кобыль все же пришел к нам, мы окружили под покровом темноты их ночлег и перебили ездовых собак. Тогда они испугались и вернулись на берег…
— А людей когда вы зарезали? — допытывался у американцев научившийся добираться до их мыслей правитель.
— Куликало запретил нам их резать, и мы его слушали, — рассказывали индейцы, — но за нас отомстила Черная Смерть[5]… Убивая нас, она убила злых касяков и наших женщин, что были с ними, и детей от них, а трех, которые отбились от Черной, задавил голод и цинга. Мы не хотели спасать им жизнь, чтобы они снова начали убивать нас.
Повесть пятнадцатилетней жизни среди индейцев Куликалов закончил в один из своих приходов рассказом, как растил он своих детей после смерти жены, огненноглазой Анки, имя которой носила его дочь.
— Без попа окрестил я дочку по матери Анкой — Анной по-нашему… Матка от оспы умерла, когда малой Анке лет десять всего было. Николка на ее руках вырос. Понятливая она, русской крови… «Каиш — отец, говорит, когда мы к своим пойдем?» Вот я и пришел! — Демид пытливо глядел на правителя, точно ждал одобрения собственному неожиданному решению уйти из облюбованной им жизни, отказаться от завоеванной свободы ради будущей судьбы своих детей.
— Правильно сделал, Демид Софроныч! Негоже человеку зверем лесным жить. Земля американская благодатная, мы населим ее, промыслы заведем, дети наши хозяевами в ней будут… Жена твоя от оспы померла, а я Анке и Николке оспу прищеплю собственноручно,[6] страха смерти и уродства да не имут… За этим одним прийти надо было! — убежденно говорил Баранов, видя встревоженность Демида, не понимавшего еще пользы оспенной прививки.
Черноглазая Анка и шустрый Николка, зная родной язык русского отца, с величайшим рвением научали Александра Андреевича и материнскому своему, индейскому языку.
Баранов учил их русской грамоте, арифметике, развертывал перед жадным умственным взором лесных жителей правду чудесной науки географии.
К урокам этим, наполнившим его дом весельем и уютом молодости, правитель относился с большим прилежанием и шутливой серьезностью.
В суровую, одинокую жизнь Баранова, человека пожилых лет и трезвого рассудка, с Анкой вошло что-то новое и непонятное, в чем решительный и строгий правитель не хотел признаваться себе самому. В молодости Александр Андреевич потерпел какое-то никому неведомое крушение и разочарование в семейной жизни, оставил жену с двумя детьми в Каргополе и, посылая им время от времени деньги, никогда о них в разговоре не вспоминал. В дальнейшей жизни Баранова интерес к женскому полу был навсегда, казалось, исключен.
Готовясь к завтрашней встрече со свирепым наемником Швеции, в которой русские люди того времени видели едва ли не главного противника своим стремлениям к выходу на морские просторы вселенной, Баранов решил поручить выполнение опаснейшей и самой трудной части своего плана Куликалову. Правитель крепко верил, что хищная акула Кокс, а его, если судить по письму Шелихова, знают и в Петербурге, не уйдет на этот раз безнаказанным. Славу же и награду за поимку Кокса он предоставит Куликалову.
«Обелится человек от всего начисто, — рассуждал мысленно Баранов. — Все недоимки сложат с Демида. Выйдет из беглых крепостных в вольные люди, и не нужно будет в американских лесах хорониться. Дети Николка и Анка вольными станут, никто их не обидит. И мне сподручнее будет…» И тут же, отгоняя все чаще закрадывавшуюся в его душу неясную мысль о своей и Анкиной судьбе, правитель встал и решительно закончил вслух:
5
Так индейцы северо-западной Америки называли оспу, проникшую к ним с юга на кораблях испанцев.